Степан Харитонович раздел его, накрыл одеялом и вдруг сказал, горделиво улыбнувшись:
— Слово, говорит, дал — и ни звука. Учись, Леша. А ты что услышишь в эфире, так сразу, как репродуктор, все выдаешь.
— Да что вы! Я ни разу не разгласил ничего такого.
— Знаю я тебя. Иди в рубку, сейчас из метеостанции позвонят.
Состроив огорченную мину, радист закрыл двери. Застучал дизель в домике за маяком. Вспыхнула лампочка под белым потолком, осветив строгое убранство комнаты, похожей на судовое помещение: корабельный стол, две койки. На стене поблескивали барометр и старый морской хронометр в медном футляре. Висели карты острова и восточной части Тихого океана. Только пышная герань на подоконнике в бамбуковой кадке напоминала, что это все же не корабельная каюта.
Степан Харитонович прошелся несколько раз по комнате и вышел на дворик. Солнце только что опустилось в океан. Старик равнодушно посмотрел на фантастическую игру света на небе, привычно обвел темную линию горизонта. Внизу шумели волны. За много лет он привык к величественным картинам природы. Они стали для него такими же обыденными, как для городского жителя перспективы шумных улиц.
Степан Харитонович думал о внуке и то улыбался, то хмурился. Видно было, что он все же доволен им. Подойдя к каменной ограде над обрывом, он посмотрел на лагуну. Всю ее уже окутал нежный сумрак. Только скалистый островок по-средине светился в лучах заката. Дальнозоркие глаза Степана Харитоновича заметили на островке какое-то странное существо. Кожа его была ярко-красного цвета. В руках что-то вроде копья.
Первой мыслью Степана Харитоновича было бежать за биноклем, но он боялся, что красное существо скроется, и он стал звать радиста:
— Алексей, сюда!
— Сейчас, Степан Харитонович.
— Живо, говорят!
Радист выскочил из дверей башни, но на островке уже никого не было.
— Видал? — спросил Степан Харитонович.
— Что-то мелькнуло... Сивуч, наверное...
— Сам ты сивуч! Весь в красном.
— В красном? Это от заката.
Степан Харитонович подробно описал непонятное существо, заключив:
— По фигуре будто не мужик, а словно баба.
— Ну, тогда ясно, кто это!
— Кто?
— Наяда, дочь Посейдона!
— Кто? Чья дочка?
— Ну, дочь морского царя...
— Я тебе серьезно говорю, а ты шутки шутить! Покажу я тебе Наяду!..
— Да я не шучу!.. — радист, пятясь, стал отступать к, дверям, но его круглые глаза смеялись.
Степан Харитонович плюнул и весь вечер ходил мрачный, больше всего он был недоволен тем, что когда он рассказывал о красной женщине мотористам, дежурному, электрикам, то замечал веселые улыбки на их лицах. Радиста он просто не мог видеть.
— Уйди с глаз моих! — сказал он ему, когда тот с самым серьезным лицом советовал сообщить в погранзаставу. — Уже раззвонил на весь остров! Есть же такие языки у людей. Прямо как у кайры глупой. Придумал же! Дочь морского царя, Наяда!
НЕОЖИДАННОЕ ОТКРЫТИЕ
Троня встал рано. В шесть часов он соскочил со своей морской койки с бортиком, который делался на тот случай, чтобы не вылететь из нее во время качки, надел сандалии на босу ногу, вышел на каменный порог своего жилища, жмурясь от солнца, потянулся. Дедушка поливал из лейки помидоры. Заметив внука, он улыбнулся.
— Поднялся?
— Доброе утро, дедушка. Ух, и погода сегодня!
— Да чего лучше. Полный штиль.
Троня подождал, пока дедушка опорожнит лейку, взял ее и побежал за водой к электростанции. Пока внук заканчивал поливку, Степан Харитонович вытащил из подшкиперской брезент и веревки для просушки.
— Дедушка, ты обещал мне кончик, — сказал Троня, впившись глазами в моток линя.
— Все концы порастаскал. Много надо-то?
— Метров тридцать.
— Что?
— Ну, двадцать. — Троня, зная скупость деда, просил с запросом.
Поладили они на десяти метрах. Дед отмерил линь деревянным метром и с сожалением отрезал своим складным ножом.
Управившись с поливкой, дедушка с внуком отправились купаться. Купались они каждое утро в любую погоду, нарушали это правило только во время ураганов, довольно редких в этих широтах, когда ветер сдувает камни с тропы и ни одна птица, кроме буревестников, не осмеливается подняться в воздух.
Дворик окружала невысокая стена из камней. В ней была калитка, сколоченная из остатков палубы какого-то злосчастного корабля, выброшенных на берег океанской волной. К морю вела еле заметная тропинка. У человека, впервые ступившего на эту тропинку, захватило бы дух при взгляде на пропасть под ногами, они же спускались с одного выступа на другой, как по лестнице многоэтажного дома.
— Поди, уж кижуч пошел, — сказал дедушка.
Его слова, сказанные самым обыкновенным тоном, внук воспринял как выговор. Он знал, что дедушка сейчас подумал:
«Совсем забегался со своим дружком, хоть самому идти рыбачить».
— Ладно! Мы с Костей тебе хоть тысячу кижучей наловим. К обеду будет.
— Куда нам столько?
— Дедушка, смотри, кашалот!
Далеко в океане блеснула и скрылась серая спина кашалота.
— Кормиться к нам пришли.
— Дедушка, а тебе случалось с кашалотом встречаться под водой?
— Не видать бы тогда тебе деда. Встреча эта не такая уж веселая. Да он не обращает внимания на нашего брата водолаза. С морским котом случалось, с осьминогом тоже. Осьминог, правда, небольшой попадался, детеныш. Кот же раз чуть на тот свет не отправил.
Дедушка начал рассказывать, как он участвовал в подъеме затонувшего транспорта «Невада», вспомнил день и час начала работ, назвал по именам всех товарищей-водолазов, с которыми работал в ту пору. На особенно трудном участке дороги рассказчик умолкал, а затем продолжал неторопливо, обстоятельно, с удовольствием, отдаваясь воспоминаниям.
Мимо них, обдавая лицо ветром, пролетали чайки; косясь хитроватыми серыми глазками, с урчащим звуком, как снаряды, проносились топорки. Ни дедушка, ни внук не обращали на птиц внимания.
В эту раннюю пору отлив обнажал гряду рифов перед оконечностью мыса. В белой пене прибоя вспыхивали коричневые и красноватые камни. За рифами, у берега, застыла спокойная вода такого же цвета, как и бледное утреннее небо. Троня сбросил на бегу сандалии и трусы, свернул с тропинки на базальтовый выступ, нависший над водой.
