На прощание он вдруг спросил: «Неужели вы не приглядели здесь ни одной милой женщины? Не стесняйтесь на этот счет…»
Я отделался шуткой.
13 марта.
Мао может часами сидеть в кресле, не выражая никаких чувств. Следуя традициям, он представляет собой поглощенного заботами государственного деятеля. Он «занят великими проблемами, все суетное, земное не может отвлечь…»
Я думаю, что в начале своей деятельности Мао Цзэдун сознательно вырабатывал в себе эти качества, они не были его собственным выражением. Однако годы работы над собой сделали их частью его характера. Того характера, который должен представлять в глазах народа подлинно государственного мужа великой Поднебесной…
Сталин и Мао слушают… друг друга
…Чан Кайши в опубликованной 1 января 1949 года новогоднем послании выступил с идеей заключения перемирия между КПК и гоминьданом. Советскому Союзу, США и Англии он предложил выступить посредниками. И это в тот момент, когда Народно-освободительная армия вела по всему фронту успешное наступление на деморализованные войска гоминьдана. Генералиссимусу Чан Кайши, как воздух, нужна была хотя бы временная передышка.
Как ни странно, Сталин заглотнул эту наживку и лично написал пространнейшую, со всех сторон обоснованную телеграмму, которую в январе по радио передавали два дня — 10 и 11 января. Суть же телеграммы сводилась к тому, чтобы направить Чан Кайши такой ответ: «Советское правительство стояло и продолжает стоять за прекращение войны и установление мира в Китае, но, раньше чем дать согласие на посредничество, оно хотело бы знать, согласна ли другая сторона — китайская компартия — принять посредничество СССР».
Мао Цзэдун ответил сразу же, 13 января. Он предложил И. В. Сталину сообщить Чан Кайши о том, что Советский Союз всегда желал и желает видеть Китай мирным, демократическим и единым. Но каким путем достичь мира, демократии и единства Китая это собственное дело китайского народа. Правительство же СССР, основываясь на принципе невмешательства во внутренние дела других стран, считает неприемлемым участие в посредничестве между обеими сторонами в гражданской войне в Китае. Вождю народов преподнесли нравоучительный урок. Но это было исключением из правила. А правило, которого строго придерживался Председатель КПК, состояло в следующем: каждую телеграмму на имя вождя народов он заканчивал словами — циньчжи (прошу указаний).
…Как раз в тот момент, когда Чан Кайши предлагал Мао Цзэдуну заключить военное перемирие, Народно-освободительная армия КПК стояла перед дилеммой: брать ли Пекин штурмом со всеми связанными с этим потерями в живой силе и разрушениями в городе или попытаться «ударить по рукам» с генералом Фу Цзои, командующим 300-тысячной армией, оборонявшей Пекин? В конце концов, сработал второй вариант. И Народно-освободительная армия вошла в древнюю столицу без единого выстрела.
Мао Цзэдуна же все это время волновали не только вопросы, касавшиеся чанкайшистской инициативы с перемирием и захвата Пекина. Своих соратников по ЦК КПК он поочередно озадачивал рассуждениями явно зондирующего характера. «Когда в молодости я читал древние романы, — говорил он, — то часто думал: как это необыкновенно здорово — быть императором! Но неизвестно было, как можно стать императором. Теперь понятно. Скоро мы въедем в Пекин. Ведь как только мы въедем в Пекин, я стану императором, не так ли?»
Нетрудно догадаться, какой ответ он рассчитывал услышать. Но не услышал. Ни от кого. Тем не менее от мысли этой не отказался: вскоре после вступления в Пекин по его личному приказу Политуправление военного совета ЦК КПК официально организовало во всех подразделениях НОА серию докладов на тему о том, что «председатель Мао является императором в новых исторических условиях». Результат оказался нулевым. Но он еще более проникся этой идеей.
Как ее осуществить? И осуществима ли она? Как сложится дальше его судьба? Вопросы… вопросы… вопросы. Кто способен ответить на них?
Мао Цзэдуну, по его личной просьбе устраивают приватную встречу с одним из авторитетнейших даосов-отшельников. Она проходит под покровом глубочайшей тайны. Председатель КПК говорит как на духу. Даос молча выслушивает его, закрывает глаза, задумывается на мгновение и тихо произносит: «Ба, сань, сы, яо» — «834—1». И больше ни слова. Мао Цзэдун расстроен. Ожидал ясных ответов, а услышал нечто вроде головоломки, без малейшего намека на то, как разгадывать ее. Но мудрец ограничился тем, что уже сказал.
21 сентября 1949 года, выступая в Пекине перед делегатами сессии Народного политического консультативного совета Китая, Мао Цзэдун громогласно провозгласил: «Китайский народ, составляющий четвертую часть человечества, отныне выпрямился во весь рост». Председатель Коммунистической партии Китая не обмолвился ни единым словом ни о марксистском учении или хотя бы о своем детище — «китаизированном марксизме», ни о влиянии этого учения на национально-освободительную борьбу китайского народа. Главная цель его выступления состояла в том, чтобы показать, что он, именно он, вновь объединил китайскую нацию в единое государство, как это сделал когда-то Цинь Шихуан. Эту роль объединителя он затвердил 1 октября 1949 года, когда с трибуны Тяньаньмэня торжественно провозгласил: «Китайская Народная Республики создана! Отныне китайский народ встал во весь рост!»
На трибуне рядом с Мао Цзэдуном находились не только его ближайшие сподвижники по партии, но также представители китайской национальной буржуазии и даже влиятельные руководители хуацяо — многочисленных, разбросанных по всему земному шару общин китайских эмигрантов. Картина была глубоко символичная, но далекая от коммунистических идеалов.
…Утром 16 декабря 1949 года, спустя всего лишь два с половиной месяца после провозглашения КНР, Мао Цзэдун прибыл на специальном поезде в Москву.
Идея этого визита родилась у него еще в апреле 1948 года. Тогда он написал И. В. Сталину о том, что готов прибыть в Первопрестольную и предстать перед вождем народов. Мао не знал, каким будет ответ. Во многом это был тщательно продуманный им зондирующий жест. Председатель KПK прекрасно понимал, что у Сталина нет недостатка в причинах быть недовольным им, в частности тем, что произошло в Цзуньи, а затем в Яньани, где он покончил с «московской группой» во главе с Ван Мином. Наконец, Сталин не мог не понимать, что скрывается за «китаизацией» марксизма-ленинизма. Да мало ли что можно было инкриминировать вождю китайских крестьян?! Мао Цзэдуну было известно, что Сталин называет его «редиской» — то бишь «красным снаружи и белым изнутри». Впрочем, вождь народов окрестил так не только Мао Цзэдуна, но я многих других руководителей КПК. Одним словом, Председателю КПК было отчего испытывать волнения и тревоги. К тому же он ни разу не выезжал за пределы Китая.
Ответ Сталина пришел как раз в момент форсирования реки Янцзы подразделениями Народно- освободительной армии. Сталин писал: «Вам не следует спешить с поездкой в Москву. Вы не можете оставить сейчас Китай и руководство делами в связи со сложностью обстановки на Юге и в связи с тем, что Китай, по существу, не имеет правительства, а это сопряжено с определенной опасностью для дела революции».
Далее в телеграмме давались советы по части организации и принципов работы будущего правительства.
Содержание телеграммы Сталина не оставляло сомнений в том, что Москва признает Мао Цзэдуна вождем китайской революции. И это было самым главным для Председателя КПК. Он услышал то, что надеялся услышать. Поэтому прочитав телеграмму, он возликовал, провозгласив в полный голос троекратное «Сталин тунчжи, ваньсуй!» («Десять тысяч лет товарищу Сталину!»).
…«Заблуждения подобны фальшивым деньгам: изготовляют их преступники, а распространяют порой самые честные люди». Эту, кажется, французскую пословицу вполне можно применить в тому, как визит Мао Цзэдуна в СССР был преподнесен мировой общественности противниками советско-китайского сближения. С их недоброй руки были запущены в обиход многочисленные байки о том, что, мол, в Москве китайского
