маленьким.
На мгновение он завис неподвижно, а потом — просто исчез. Корабль ушел на рандеву с танкерами.
Когда корабль вознесся над горой, и люди бросились к катапульте, Гарриман остался стоять на месте. Диксон и Стренг тоже. Хотя они стояли втроем, Гарриман казался совершенно одиноким. Он смотрел в небо, не обращая внимания на компаньонов.
Стронг прошептал Диксону:
— Вы читаете Библию?
— Иногда.
— Он похож на Моисея, узревшего землю обетованную.
Гарриман повернулся, увидел их.
— Вы все еще здесь? — сказал он. — Пойдемте… Надо работать.
Реквием
На острове Самоа есть высокая гора, а на ее вершине — могила. И вот что написано на могильном камне:
Эти же строки нацарапаны на бирке от кислородного баллона, что приколота ножом к лунному грунту.
Ярмарка была паршивой, насколько это вообще возможно. Скачки не обещали ничего интересного, даже когда выпустили потомка знаменитого Дэна Патча. Лавки и палатки вокруг арены закрывались, торговцы выглядели обескураженными.
Шофер Д.Д.Гарримана не видел причин останавливаться здесь. Они направлялись в Канзас-Сити на совещание директората, по крайней мере, Гарриман. У шофера были свои причины спешить в Канзас-Сити, определенного рода делишки на Восемнадцатой Стрит. Но босс велел остановить машину и даже вышел.
В стороне от арены стояла ограда. Входная арка была увешана флагами и транспарантами. Красные с золотом буквы кричали:
У арки, разглядывая плакаты, бродил мальчик лет девяти—десяти.
— Хочешь посмотреть ракету, сынок?
— Еще бы, сэр! Очень хочу, — его глаза блеснули.
— Я тоже. Идем со мной.
Гарриман заплатил, получил два розовых билетика, и они вошли.
Паренек схватил его за руку и с мальчишеской целеустремленностью потащил за собой.
Гарриман задрал голову, наметанным глазом окинул яйцевидный корпус, профессионально отметив, что ракета однодюзовая, заметил пояс датчиков. Он покосился на название. На ярмарочно-красном корпусе золотыми буквами было начертано: «СВОБОДНЫЙ». Он заплатил еще четвертак и вошел в рубку.
Из-за радиационных фильтров на иллюминаторах внутри стоял полумрак. Вскоре глаза привыкли к нему. Он любовно осмотрел клавиши пульта и полукруг циферблатов над ними, словно верующий в храме. Все было знакомо — до боли в сердце.
Так он и стоял, обливаясь потом, задумчиво глядел на пульт, когда кто-то вошел и тронул его за рукав.
— Простите, сэр, нам нужно лететь. Вынужден просить вас…
— Что? — Гарриман очнулся и посмотрел на вошедшего. Тот был чертовски красив — правильный череп, мощные плечи, отважный взгляд, уверенно сложенные губы и твердый подбородок.
— О, простите, капитан.
— Ничего.
— Капитан… э-э…
— Макинтайр.
— Капитан Макинтайр, можете вы взять пассажира? — загорелся надеждой Гарриман.
— Конечно, если вам угодно. Идемте со мной.
Он проводил Гарримана под навес, на котором было написано: «Оффис», неподалеку от ворот.
— Осмотрите пассажира, док.
Гарриман вздрогнул, но позволил врачу послушать сердце и смерить давление. Расстегнув манжету тонометра, доктор покачал головой.
— Что, док, нельзя?
— Именно, капитан.
Гарриман переводил взгляд с одного на другого.
— Но сердце у меня в порядке — просто я волнуюсь.
Доктор поднял брови.
— Да неужто? Но дело не только в сердце; в вашем возрасте кости становятся слишком хрупкими. Настолько хрупкими, что могут не выдержать стартовой перегрузки.
— Простите, сэр, — добавил капитан, — но Ярмарочная Ассоциация держит здесь врача специально для того, чтобы я не брал с собой никого, кто не выдержит старта.
— Я так и думал, — плечи старика задрожали.
— Простите, сэр… — Макинтайр пошел к ракете, но Гарриман догнал его.
— Постойте, капитан…
— Да?
— Может, вы и ваш… бортинженер пообедаете со мной после полета?
Капитан удивленно посмотрел на него.
