зудели сгибы локтей, и горело под коленями, а все это — верные признаки сильнейшего волнения.
И поскольку Флодар весь был во власти чувств, то внезапно вспомнил он в мельчайших подробностях, как напали они с друзьями на Айтьера и как избили его за то, чего он не делал, и как Вицерия стояла на лестнице своего дома и глядела… На кого угодно глядела она и только на Айтьера избегала смотреть. Ни разу не повернулась к нему, ни одного, даже самого маленького, взгляда на него не бросила, никаким вниманием не удостоила…
— Это Айтьер, — сказал Флодар.
Альфен как будто очнулся от неприятного, тяжелого сна.
— Что?
— Айтьер, — повторил Флодар.
Медленно просветлел Альфен — так же, бывало, начинали сиять матушкины служанки, когда одной из них удавалось отыскать в перепутанном комке ниток нужный хвостик, чтобы начать сматывать клубок.
— Айтьер, — прошептал Альфен.
В тот же миг забылось Альфену все его коварство по отношению к Флодару, забылись и досада, и ревность, и все обиды, оставшиеся втайне.
— Мы должны найти Айтьера, — произнес Флодар, — и высказать все ему в лицо.
Семнадцатый и восемнадцатый витки были заселены особами, приближенными ко двору. Потянулись дома, где обитали разные дворцовые прислужники (жить в самом дворце дозволялось лишь королю). Здесь Айтьер и с ним Филипп и Агген шли ровным шагом, без всяких церемоний. Двое слуг Айтьера шествовали следом и несли разные необходимые в подобном путешествии предметы: корзины с едой и выпивкой, запасные диадемы — на тот случай, если молодому господину взбредет фантазия изменить свой облик; коробку с благовониями во флакончиках и большой сверток, назначение которого оставалось для Филиппа неизвестным.
Для визита к королю Филипп переоделся в лучший наряд Айтьера, то есть в ярко-красную длинную тунику с синим шитьем и синим же поясом. Агген выбрала для себя одно из платьев, принадлежащих матери Айтьера: согласно правилам приличия, незамужние девушки — если только они не ищут брака прямо сейчас — могут одеваться так же, как и вдовы.
Поэтому-то Агген и взгромоздила себе на голову гигантский убор из кисеи, натянутой на причудливый каркас; девочку обхватил в жестоких объятиях узкий лиф из тяжелой золотой ткани. Агген шла так, словно каждым движением своим пыталась освободиться от этой удавки. Она вытягивала шею, судорожно шевелила выставленными вперед плечами, растопыривала тощие локти; а платье волоклось за нею, подбиралось к самому горлу, виляло шлейфом, мешало дышать и не позволяло есть и пить.
Айтьер похвалил Агген:
— Ты отлично справляешься.
Она посмотрела на него искоса и зарделась от удовольствия.
А Филиппу Айтьер объяснил:
— Платье помогает женщине сохранять страдальческое выражение лица.
— Зачем? — спросил Филипп.
— Затем, что это аристократично. Бездумны и радостны одни простолюдинки.
— Ясно, — кивнул Филипп.
Из-за Агген они передвигались гораздо медленнее, чем могли бы, но никто не жаловался. У Айтьера побаливала нога, ушибленная во время последней стычки с Флодаром и его друзьями, а Филипп никуда не торопился. Ему хотелось рассмотреть Альциату как можно лучше.
Неожиданно Айтьер спросил его:
— Как тебе удалось сделаться невидимкой?
— На самом деле я оставался видимым, — отозвался Филипп. — Все дело в восприятии. Полагаю, об истинной невидимости можно говорить лишь в том случае, когда человек обладает способность уходить за грань бытия, а потом возвращаться оттуда. Все остальное — лишь иллюзия.
— Да, но как ты это сделал? — настаивал Айтьер.
— Смотрите.
И Филипп, отыскав просвет между домами, сделал шаг в сторону, присмотрел удобный выступ в скальной породе, после чего забрался на гору — всего на пару локтей поднявшись над дорогой.
Айтьер так и застыл, разинув рот. Он оглядывался по сторонам, растерянный и несчастный. Потом он начал злиться. Тогда Филипп спрыгнул на дорогу и появился перед ним словно бы из пустоты.
— Видите? — сказал Филипп, обтирая пыльные ладони об одежду. — Я все время был здесь.
— Ты исчезал, Филипп! — воскликнула Агген.
— Я забрался на скалу, — объяснил Филипп. — Это просто.
— Это невозможно, — возразил Айтьер. — Либо же мы вынуждены признать, что ты умеешь уходить за грань бытия и потом возвращаться оттуда. То есть обладаешь истинной невидимостью.
— В мире плоскоглазых так могут делать все, — сообщил Филипп.
— У вас действительно очень трудная жизнь, — сказал Айтьер сухо. — Неудивительно, что вы интересуетесь Альциатой.
Дорога приподнялась еще немного, и тут Айтьер остановился, а вместе с ним замерли и его спутники. Айтьер щелкнул пальцами, подавая слугам знак. Те подбежали и разложили тяжелый сверток.
Там оказалась чрезвычайно красивая, затканная золотыми нитями ткань. Слуги расстелили ткань на дороге. Айтьер ступил на нее.
Филипп замешкался. Айтьер обернулся к нему:
— Ну что же ты? Иди!
— Слишком красивая, чтобы ходить по ней в обуви, — пробормотал Филипп.
— Иди! — жестко приказал Айтьер. — Мы уже на двадцатом витке. Здесь живут знатнейшие люди королевства. Простым дворянам запрещено ступать по этой дороге, поэтому мы подстилаем под ноги специальную ткань. Так мы уберегаем королевскую дорогу от осквернения.
— Но ткань… — начал было Филипп.
— Естественно! — оборвал Айтьер. — Естественно, все дворяне, даже очень небогатые, стремятся постилать на королевскую дорогу самую роскошную ткань из возможных. Это признак уважения.
Филипп прошел вслед за Айтьером по парче; за ним прошла, мучительно страдая внутри платья, и Агген. Ткань закончилась.
Слуги вытащил из свертка другую и расстелили перед Айтьером. Пока тот шел, они быстро сматывали за его спиной в рулон первую и, когда Айтьер со спутниками миновал очередной участок дороги, опять разложили парчу из первого свертка, а вторую скатали.
Теперь шествие продвигалось с томительной медлительностью. Как ни спешили слуги, все же приходилось ждать.
Филипп спросил во время одной из таких вынужденных остановок:
— А как же слуги?
Айтьер поднял бровь, требуя уточнения.
— Слуги ведь наступают на королевскую дорогу, — пояснил Филипп.
— Слуги не считаются, — ответил Айтьер. — Их как будто нет. Это как с невидимостью: они за гранью бытия.
— Ясно, — сказал Филипп.
— Что это?! — пронзительно закричала вдруг Агген. Она стояла, обернувшись назад, платье перекрутилось на ней, сдавило ей талию обручем, впилось в обнаженные плечи. — Что там такое?
— Ты с ума сошел! — кричал на бегу Флодар. — Здесь начинается королевская дорога! Нас казнят!
Вместо ответа Альфен вынул нож и отрезал кусок от своего плаща. Он бросил лоскут на дорогу и вскочил на него. Затем отхватил еще кусок, швырнул, прыгнул, — и так, по лоскутам, как по болотным кочкам, он скакал по дороге, которую запрещалось топтать обычным дворянам; а за ним точно так же прыгал Флодар. Когда плащ Альфена оказался весь изрезан, Флодар отдал на растерзание свой.
