Под специальным именем Малинника он известен всей Сенной площади, с местами окрест лежащими, и всему Петербургу, имеющему хотя бы некоторое представление о своих петербургских трущобах. Малинник – это есть его главное общее название, что, однако же, не мешает ему носить еще другое, честное, но несравненно менее распространенное имя Садка.
Почему же дом этот называется Малинник или Садок?
И то, и другое имя дано в ироническом смысле и представляет собою необыкновенно меткое, характеристичное произведение местного, чисто народного юмора…
Верхний этаж над трактиром и три остальных надворных флигеля – все это, разделенное на четырнадцать квартир, занято тринадцатью притонами самого мрачного, ужасающего разврата. Смрад, удушливая прелость, отсутствие света и убийственная сырость наполняют эти норы…, [где] по ночам гнездится не один десяток бродячего народу, который заводят сюда разврат и непросыпное пьянство. И каждая из подобных нор непременно вмещает в себе еще по нескольку закоулочных каморок, отделенных одна от другой тонкими деревянными перегородками…
Эти-то притоны с населяющими их париями и послужили причиной тому, что весь дом, невесть еще с коих пор, назван Садком или Малинником.
Крестовский не вдается в более подробные разъяснения. Мне же это представляется необходимым. Итак, Садок. По Далю, садком называется «всякое устройство для содержания в неволе животных» («Толковый словарь»). Малинник – «малинный куст; малина в кустах», то есть большое скопление ягод на небольшом пространстве. Потому-то писатель и назвал сравнение ночлежного притона с садком и малинником «метким произведением народного юмора».
Однако не только своими тесными ночлежками был знаменит Малинник. Здесь же на первом этаже располагался кабак:
И, боже мой, какого тут только нет народа!..
Но главную публику мужской половины человеческого рода – публику, задающую тут «форсу» и чувствующую себя в этом злачном месте словно рыба в водяном просторе, составляют мошенники средней руки и, по преимуществу, мазурики последнего, низшего разряда. Это наиболее сильная, наиболее кутящая и потому наиболее уважаемая публика Малинника, коей тут всегда и услужливый почет, и готовое место… Они здесь уже полные господа… Тут они удобнее всего сбывают «темный товар», тут идут у них важные совещания, обсуждаются в маленьких кружках проекты и планы на какой-нибудь предстоящий выгодный клей (
Малинник – это в некотором роде главный и общий клуб петербургских мазуриков, центральное место для их сборищ, представляющее для таковой цели всевозможные удобства…
«Место для сборищ мазуриков, представляющее для таковой цели всевозможные удобства» – блестящее определение современной уголовной «малины»!
Роман Крестовского пользовался в середине прошлого века огромной популярностью. Именно он сыграл основную роль в том, что название петербургского притона и кабака в несколько измененной форме стало нарицательным.
Когда слово пошло гулять по уголовным притонам страны, оно неминуемо должно было подвергнуться изменениям. Прежде всего потому, что представление о сладкой, беспечной, беззаботной жизни у русского человека связано напрямую именно с малиной. Вот что пишет по этому поводу наш языковед В. Мокиенко:
Для иностранца, не искушенного в нашем фольклоре, и малина, и смородина, и тем более почти неизвестная и не испробованная на вкус калина – ничего более, чем лесные ягоды… Для русского же – это поэтические национальные символы…
Оптимистическая тональность «малиновой» символики звучнее всего передается русским выражением, вошедшим в литературный язык – не жизнь, а малина! Оно почерпнуто из фольклорных родников, где известны его фразеологические побратимы – малиновая жизнь (тамб., ленингр.) «хорошая жизнь» и проч… На первый взгляд это выражение – прямой двойник итальянского dolce vita «сладкая жизнь». На самом деле русские вкладывают в это выражение о сладкой, как малина, жизни совершенно иной смысл. Это точно выразил в своем словаре В.И. Даль, определивший фразу «Да это просто малина!» как «раздолье, приволье»…
Действительно…, «малиновая жизнь» – это прежде всего приволье и широкий размах… Представление о хорошей, «настоящей» жизни для русских нераздельно связано именно с волей, со свободой, с широким и открытым пространством, которому нет конца и края. («Образы русской речи»)
Теперь ясно, почему в языке преступников (для которых воля – одна из самых больших ценностей) особенно популярным стало сравнение довольной и беспечной жизни именно с малиной. Это – еще одно доказательство тесной связи блатного языка с образами живой русской речи.
Наглядно продемонстрировано это единение в известной песне Владимира Высоцкого о райских яблоках, где поэт рассказал о пребывании перед райскими вратами, сравнив его с доставкой этапа зэков в тюрьму:
«Малина» обозначала не только воровской притон. Так называли любой многоквартирный дом – возможно, тоже по аналогии с петербургским Малинником. А квартирных воров звали – малинниками! Значения эти фиксирует и «Список слов босяцкого языка, известный полицейским чинам Ростовского-на-Дону округа» 1914 года, и словарь «Из лексикона ростовских беспризорников и босяков» 1929 года. «Малиной» звалось и преступное сообщество, кодла. Но до наших дней дожила лишь «малина» как синоним уголовной блатхаты…
Свято место
«Клюквой» называют
С давних времён существовала на Руси «специальность» «клюквенник». Так называли карманников, которые обчищали своих жертв… в церкви. Чаще всего – во время больших торжеств: крестных ходов, свадеб, отпеваний, религиозных праздников, которым не было числа… Народ на матушке-Руси издревле славился богобоязненностью и религиозным усердием; в святом месте ему было не до того, чтобы за кошельком следить. Да и толчея изрядная, одно удовольствие «мальцы в кишеню запустить» (то есть залезть пальцами в карман).
«Клюквенниками» церковные воришки назывались от слова «клюква»: так на блатном жаргоне именуется храм, церковь. Почему «клюква»? С полной определенностью проследить происхождение этого слова трудно. Возможно, обилие куполов отдаленно напоминало обилие клюквенных ягод на кусте? Во всяком случае, как мы уже убедились, примерно таким же образом появилось в босяцком языке словечко «малина», первоначально звучавшее как «малинник» – куст, щедро усыпанный малиной-ягодой.
Есть у меня, правда, и другая версия – не менее смелая, чем версия о происхождении слова «амбал» (см. очерк «Был ли амбалом пушкинский прадедушка?»). Согласно ей, «клюква» перекочевала в воровской жаргон в начале ХIХ века через разговорную городскую речь из языка высшего света, дворянства. В 1797 году императором Павлом I был учрежден орден Святой Анны для награждения военных и гражданских лиц, находящихся на государственной службе. Орден подразделялся на четыре степени. Так вот, четвертая, низшая (и самая распространенная) степень обозначалась красным финифтевым медальоном с крестом и короной. Медальон прикреплялся на рукоять холодного оружия, и в обществе его иронически прозвали «клюква» (по цвету). Поскольку медальон крепился на кончик эфеса (как бы на «маковку») и был украшен крестом, есть основания предполагать, что по ассоциации острый на язык городской люд так же стал
