старалась походить на мой идеал и воплощала те добродетели, которыми, как я верю, она обладала. Пока она меня любила, она не пыталась познать себя. Она лишь стремилась стать со мной единым целым… Но здесь, как мне кажется, мы затрагиваем весьма большую и очень серьезную проблему. И нижеследующие страницы я пишу для того, чтобы ее прояснить. Прежде всего я хотел бы коротко рассказать о том, кем я был до знакомства с Эвелиной. Это, вероятно, поможет понять, чем Эвелина стала для меня.
Мое детство не было очень счастливым. Мой отец был хозяином магазина скобяных товаров, находившегося на одной из самых оживленных улиц Перпиньяна. Мне было всего 12 лет, когда он умер, и все бремя ответственности за магазин легло на плечи моей матери, которая мало что понимала в делах, и, как мне кажется, старший приказчик обманывал ее. Моя сестра, которая была на два года моложе меня, была хрупкого здоровья и несколько лет спустя скончалась. Таким образом, я жил в окружении этих двух женщин, редко общаясь со сверстниками, которые мне казались грубыми и вульгарными, и единственное мое развлечение заключалось в том, что каждое воскресенье в сопровождении матери и сестры я отправлялся обедать к старой одинокой тетушке, которая жила в большом деревенском доме в трех километрах от Перпиньяна. Мы с сестрой играли с ее собаками и кошками, ловили красных рыбок в овальном пруду, расположенном в глубине небольшого сада, а мать и тетка издали наблюдали за нами. Для наживки мы пользовались хлебным мякишем, потому что черви вызывали у нас отвращение, а кроме того, мы боялись испачкать руки. возможно, именно поэтому мы всегда возвращались без улова. Тем не менее в следующее воскресенье мы вновь принимались за дело и оставляли удочки только тогда, когда тетушка звала нас к полднику. Затем до самого отъезда мы играли в лото. Старый извозчик, утром привозивший нас к тетушке, отвозил нас к ужину в Перпиньян.
Эта тетушка, умершая в один год с моей сестрой, завещала нам свое состояние, оказавшееся неожиданно большим, что позволило моей матери наконец-то отдохнуть, продав магазин, а мне — продолжить учебу.
Я был довольно хорошим учеником. Почему я не осмеливаюсь сказать «очень хорошим»? Видимо, потому, что сегодня прилежание больше не в моде, скорее таланты пользуются успехом. Я был необычайно прилежен и, насколько помню, всегда повиновался господствующей идее долга. И движимый этим чувством долга и любовью к матери, я хотел избавить ее от всех забот. Без тетушкиного наследства мое образование стоило бы нам очень дорого, если бы мне не дали стипендию, на которую я мог рассчитывать. Наша жизнь была невыразимо монотонна и скучна, и я пишу о своем прошлом только для того, чтобы воскресить в памяти мягкие черты лица матери и сестры, которые были всем в моей жизни. Обе они были очень набожны. Как мне кажется, мои религиозные чувства были составной частью моей любви к ним. Каждое воскресенье, перед тем как извозчик отвозил нас к тетушке, я ходил с ними в церковь на мессу. Я весьма послушно внимал предложениям и советам аббата Н., который интересовался нами троими, и я не допускал таких мыслей, которыми не мог бы с ним поделиться и которые он не мог бы одобрить.
Моя сестра умерла в шестнадцать лет. Мне тогда было восемнадцать. Я только что закончил школу и благодаря тетушкиному наследству мог бы продолжить учебу в Париже, но мысль об одиночестве, в котором оказалась бы моя мать, побудила меня отдать предпочтение Тулузе: ее близость к Перпиньяну позволяла мне часто приезжать домой. Подготовка к первым экзаменам по праву оставляла мне много свободного времени, которое я и думать не смел использовать ни на что другое, кроме поездок к матери. Мне надо было много читать, но я мог это делать и находясь рядом с ней. После смерти тетушки я остался единственным близким для нее человеком. Память о сестре объединяла нас. Ее образ всегда был со мной, и думаю, именно сестра и аббат внушили мне тот священный ужас перед легкодоступными удовольствиями, которым предавались мои товарищи. Тулуза — достаточно большой город, где ветреные молодые люди могут найти немало возможностей для падения. Сейчас, как и в прошлом, я выступаю против современных теорий, цель которых — подорвать нашу добродетель под предлогом того, что мы не поддаемся искушению только тех желаний, которые недостаточно сильны… Однако хочу верить в то, что человеческая слабость нуждается в поддержке религии. Я искал эту поддержку, и поэтому я не возгордился своей стойкостью. Кроме того, я избегал развлечений, плохих товарищей и непристойных книг. Я даже не писал бы обо всем этом, если бы не должен был вам объяснить, чем стала для меня мадемуазель Н. сразу после того, как я с ней познакомился. Я ждал ее.
Конечно, сегодня я понимаю опасность подобного ожидания. Когда объектом всех тайных порывов молодого человека, столь чистого, каким я, с Божьей помощью, был, внезапно становится только одна женщина, он рискует создать ореол вокруг предмета своей любви. Но разве суть любви заключается не в этом? Впрочем, Эвелина заслуживала поклонения, с которым я сразу же стал к ней относиться, и я гордился тем, что сохранил для нее чистоту всех своих чувств и мог предложить ей свое невинное сердце.
Сдав почти блестяще экзамены, я уехал из Тулузы, которая уже не могла удовлетворить моей жажды духовных познаний. Я говорил, что чувство долга было главным в моей жизни с раннего детства, но я должен был понять, что, помимо долга перед матерью, у меня был также священный долг перед своей страной, то есть перед самим собой, и я мечтал выполнить этот долг. Не испытывая отныне необходимости думать о деньгах, я мог свободно располагать своим временем. Меня привлекали живопись и литература, но я сознавал, что не обладаю какими-то исключительными или по меньшей мере особыми талантами, чтобы стать художником или писателем. Мне казалось, что моя роль в этом мире скорее должна заключаться в том, чтобы помочь другим проявить себя, а также содействовать торжеству определенных идей, после того как я смогу убедиться в их ценности. Некоторым сегодняшним гордецам вольно посмеяться над этой скромной ролью. Отбыв воинскую повинность (я служил в артиллерии), я приступил к поискам сферы применения моих сил. Я изучал, в чем больше всего нуждается Франция, и начал встречаться с людьми, которые могли мне помочь советом или были движимы аналогичными чувствами и, как и я, были возмущены беззаботностью, несознательностью и беспорядком, в которых погрязла наша страна.
Мой тесть удивлялся, почему я не бросился (как он говорил) в политику, где, по его словам, я должен был бы добиться успеха. Его сожаление по этому поводу особенно приятно, поскольку я отнюдь не разделял его идей. Действительно, он считал, что существующее положение вещей хотя, конечно, и не является совершенным, но вполне приемлемо, и мирился с ним, подобно Филенту.[2] Я же считал — и по-прежнему считаю, — что первый шаг к лучшему заключается в том, чтобы изучить наше политическое положение с целью его изменения, от которого зависит все остальное. И разве не было бы естественным, если бы я хотел применить по отношению к своей стране правила, которыми я руководствовался в своем собственном поведении и в пользе которых я сам убедился?
В политике, по моему мнению, было много непредсказуемого. Мне бы пришлось идти на компромиссы, которые изменили бы мою линию поведения. Но здесь не место оправданиям, я просто излагаю свою историю.
Я встречался со многими литераторами и художниками. Проявляя твердость характера, я не поддавался на их уговоры стать писателем или художником, хотя у меня к этому были природные склонности. Благодаря этому отказу я имел больше возможностей наслаждаться произведениями других и помогать им не только советами (которые не всегда охотно принимаются теми, кто в них больше всего нуждается), но и определенной поддержкой, которую я мог оказать, имея связи в политических кругах (не говоря уже о непосредственной помощи, которую я зачастую оказывал, когда был уверен в том, что тот или иной художник не встретит понимания в прессе).
Тот, кто занимается углубленным изучением нашей страны, знает, что ее изначальные основы прекрасны, но в отличие от наших соседей по ту сторону Рейна нам не хватает умения их использовать. Человек нуждается в том, чтобы им руководили, направляли его, стояли над ним. И чего я сам стоил бы, если бы не позволил себе отдаться во власть высших идей и принципов, силу которых сегодня многие пытаются подорвать.
Чтобы вы могли понять, какого рода деятельностью я занимался, лучше всего привести конкретный пример. Назову один, наглядные результаты которого были наиболее высоко оценены.
Мне казалось, что прекрасные книги из-за недостаточной практичности их авторов часто с трудом доходят до избранной публики, которой они заслуживают. А с другой стороны, многие читатели, благонамеренные, но плохо осведомленные, проходят мимо здоровой духовной пищи и поглощают весьма сомнительные произведения, которые реклама умело и своевременно предлагает их взору. Я думал, что мог бы оказать реальную услугу и читателям, и авторам, и их издателям. Последним я объяснил преимущества одного проекта, тут же вызвавшего у них интерес. Обратившись к лучшим умам того времени, я создал
