Лицо ее пылало; нахмуренные брови придавали взгляду пронзительно-страдальческое выражение; глаза болезненно блестели; лаже голос звучал сдавленно и резко. Она была точно все себя от ярости; несмотря на мою тревогу, я с удивлением и даже некоторым смущением отметил про себя, как она красива. Мы были одни.
— Алиса говорила с тобой? — сразу же спросила она.
— Два слова, не больше: я ведь опоздал.
— Ты знаешь, что она хочет, чтобы я первая вышла замуж?
— Да.
Она пристально смотрела мне в глаза:
— А знаешь, за кого ей хочется, чтобы я вышла?
Я молчал.
— За тебя! — буквально выкрикнула она.
— Но это безумие!
— Вот именно! — Произнесено это было одновременно с отчаянием и торжеством. Она приняла какой-то вызывающий вид и вся даже откинулась назад…
— Теперь я знаю, что мне следует делать, — добавила она невнятно, затем распахнула дверь и, выйдя, со звоном захлопнула ее.
И в голове, и в душе у меня все смешалось. Кровь стучала в висках. Четко я помнил лишь одно: нужно разыскать Абеля; уж он-то, наверное, сможет объяснить мне странное поведение обеих сестер… Однако вернуться в гостиную я не осмелился, так как все непременно заметили бы, в каком я состоянии. Я вышел на воздух. В саду было холодно, и, побыв там некоторое время, я немного пришел в себя. Уже смеркалось, и город постепенно скрывался в морском тумане; деревья стояли голые; от земли и неба точно исходила какая-то безысходная тоска… Послышалось пение — очевидно, это был хор детей возле рождественской елки. Я вернулся в дом через вестибюль. Двери в гостиную и прихожую были распахнуты, и я заметил в гостиной тетушку, которая, словно прячась за пианино, что-то говорила стоявшей рядом Жюльетте. Все гости толпились в прихожей, поближе к елке. Дети допели рождественскую песню, наступила тишина, и пастор Вотье, встав спиной к елке, начал читать нечто вроде проповеди: он никогда не упускал возможности «посеять семена добра», как он говорил. Мне стало душно, яркий свет резал глаза, и я повернулся, чтобы снова выйти, как вдруг возле дверей увидел Абеля; видимо, он стоял так уже несколько минут и глядел на меня весьма враждебно. Когда наши взгляды встретились, он пожал плечами. Я подошел к нему.
— Ну и дурак же ты! — процедил он сквозь зубы и тут же добавил: — Ладно, пошли отсюда, я уже по горло сыт этим сладкоречием! — Едва мы вышли, как он снова обрушился на меня, поскольку я продолжал молча и недоуменно смотреть на него. — Дурак! Олух! Да она же тебя любит! Ты что, не мог мне раньше сказать?
Я стоял как оглушенный. Все это не укладывалось у меня в голове.
— Нет, но это же надо! Самому такого не заметить!
Он схватил меня за плечи и яростно тряс. Голос его дрожал и прорывался сквозь стиснутые зубы с каким-то свистом.
— Абель, умоляю, — наконец произнес я таким же дрожащим голосом, когда он изо всех сил потащил меня куда-то, — чем так сердиться, ты бы лучше рассказал мне, что произошло. Я ничего не понимаю.
Внезапно остановившись под фонарем, он впился в меня глазами, затем крепко прижал к себе, положил голову мне на плечо и глухо зарыдал:
— Прости, прости, брат! Я сам был так же глуп и слеп и ничего не видел, как и ты.
Слезы немного успокоили его; он поднял голову и начал говорить, снова зашагав куда-то:
— Что произошло… Да стоит ли к этому возвращаться? Утром, как ты знаешь, у нас с Жюльеттой был разговор. Она была просто необыкновенно красива и возбуждена; я-то думал, что из-за меня, а на самом деле потому, что мы говорили о тебе, вот и все.
— Так, значит, ты уже тогда догадался?..
— Нет, тогда еще не совсем, но сейчас это ясно даже по малейшим деталям…
— Ты уверен, что не ошибся?
— Ошибся?! Братец ты мой, да только слепой не увидит, что она любит тебя.
— А Алиса, значит…
— А Алиса приносит себя в жертву. Ей стала известна тайна сестры, и она собралась уступить место. Право, старина, это вовсе не так уж трудно понять!.. Я попытался было снова поговорить с Жюльеттой, но едва я начал, точнее, едва она начала догадываться, в чем дело, как тут же вскочила с дивана, на котором мы сидели рядом, и несколько раз повторила: «Я так и знала», хотя по голосу было понятно, что ничего она не знала…
— Ну право, сейчас не до шуток!
— Отчего же? Вся эта история мне кажется ужасно забавной… Так вот, потом она бросилась в комнату к сестре, и я с тревогой слушал доносившиеся оттуда отголоски бурной сцены. Я-то надеялся, что Жюльетта еще выйдет, но вместо нее появилась Алиса. Она уже была в шляпе, очень смутилась, увидев меня, на ходу поздоровалась и ушла… Вот и все.
— Значит, Жюльетту ты с тех пор не видел?
После некоторого колебания Абель ответил:
— Видел. Когда Алиса ушла, я толкнул дверь ее комнаты. Жюльетта стояла, словно в оцепенении, перед камином, опершись локтями о мраморную полку, положив подбородок на ладони и пристально смотрела на себя в зеркало. Я вошел, но она даже не обернулась, а только вдруг как притопнет да как крикнет: «Оставьте же меня наконец!» — причем так сердито, что я почел за лучшее удалиться. Вот и все.
— И что же теперь?
— А!.. Я с тобой поговорил, и мне уже лучше… Что теперь? Попробуй вылечить Жюльетту от этой любви, ибо или я совсем не знаю Алису, или до тех пор тебе ее не видать.
Мы еще довольно долго шли в полном молчании.
— Пойдем назад! — сказал он наконец. — Гости уже ушли. Боясь, преподобный меня заждался.
Мы вернулись. Действительно, гостиная уже опустела; в прихожей, возле разоренной елки, на которой догорали последние свечки, остались только тетушка с двумя детьми, дядя Бюколен, мисс Эшбертон, пастор, обе мои кузины и еще какая-то личность, на вид довольно смешная; я видел, как он весь вечер беседовал с тетей, но тогда не признал в нем того самого жениха, о котором мне рассказывала Жюльетта. Крупный, плотный, загорелый, с большими залысинами, он был явно другого звания, другой среды, другой породы, да и сам он, похоже, чувствовал себя чужаком среди нас, отчего нервно крутил и мучил свою седеющую эспаньолку, выступавшую из-под пышных нависающих усов. Двери были по- прежнему распахнуты, а в вестибюле, куда мы вошли без лишнего шума, было темно, так что никто не заметил нашего присутствия. Внезапно меня пронзило страшное предчувствие.
— Стой! — прошипел Абель, хватая меня за руку.
Мы увидели, как незнакомец подошел к Жюльетте и взял ее за руку, которую та безвольно отдала ему, даже не взглянув на него. Сердце мое похолодело.
— Да что же это делается, Абель?! — пробормотал я, словно все еще не понимая или надеясь, что не до конца понимаю.
— Черт побери! Малышка поднимает ставку, услышал я в ответ свистящий шепот. — Ей не хочется отстать от сестры. Держу пари, сейчас ей рукоплещут все ангелы на небесах!
Жюльетту уже обнимал и целовал дядя, ее обступили тетушка и мисс Эшбертон, подошел и пастор Вотье… Я рванулся вперед. Алиса, заметив меня, вся дрожа, бросилась мне навстречу.
— Жером, это совершенно невозможно. Она же не любит его! Она мне это сказала еще сегодня утром. Вмешайся, Жером! О Боже, что с нею будет?!
В отчаянной мольбе она повисла у меня на плече; я не пожалел бы жизни, чтобы облегчить хоть немного ее горе.
Вдруг возле елки кто-то вскрикнул, все сразу же засуетились… Мы подбежали и увидели, как тетушка подхватила упавшую без чувств Жюльетту. Все столпились вокруг, склонились над ней, и мне почти не было видно ее, только рассыпавшиеся волосы, которые, казалось, откидывали назад ее смертельно
