В эту душу и в это тело никогда не проникало исступление.
Лилиан, привстав, слегка коснулась пальцами светлых волос Робера.
— Вы начинаете лысеть, мой друг. Обратите внимание. Вам только тридцать. Плешь совсем не красит вас. Вы, наверное, слишком серьезно относитесь к жизни.
Робер поднимает голову и с улыбкой смотрит на нее.
— Только не в вашем обществе, уверяю вас.
— Вы сказали Молинье, чтобы он приехал к нам?
— Да, ведь вы просили меня об этом. — И… одолжили ему денег?
— Пять тысяч франков, я же сказал вам, которые он снова проиграет у Педро.
— Почему вы хотите, чтобы он проиграл?
— Он азартный игрок. Я наблюдал за ним в первый вечер. Он совсем не умеет играть.
— За это время он успел научиться… Хотите пари, что сегодня он выиграет?
— Если вам угодно.
— Ах, прошу вас, не принимайте мое предложение как жертву. Не люблю, когда делают что-нибудь без удовольствия.
— Не сердитесь. Решено. Если он выиграет, он возвратит взятые у меня деньги вам. Но если проиграет, вы возместите мне потерянное. Согласны?
Она нажала кнопку звонка:
— Принесите токайского и три бокала. Если он возвратится с пятью тысячами франков, они будут оставлены ему, хорошо? Если он не проиграет и не выиграет…
— Так никогда не бывает. Забавно, что вы им так интересуетесь.
— Забавно, что вы не находите его интересным.
— Вы находите его интересным, потому что влюблены в него.
— Это правда, дорогой мой! С вами можно говорить откровенно. Но не потому он меня интересует. Наоборот: когда мужчина кружит мне голову, мой интерес к нему обычно остывает.
Снова появился слуга, неся на подносе вино и бокалы.
— Выпьем сначала за пари, а потом будем пить с выигравшим.
Слуга налил вина, и они чокнулись.
— Я нахожу вашего Винцента скучным, — заметил Робер.
— Скажите пожалуйста! «Мой» Винцент!.. Как будто не вы познакомили меня с ним! И потом советую вам не повторять всюду, что он вам скучен. Все быстро поймут, почему вы так часто видитесь с ним.
Робер, слегка повернувшись, прикоснулся губами к обнаженной ножке Лилиан, которую она тотчас отдернула и прикрыла веером.
— Мне следует покраснеть? — спросил он.
— В моем обществе не стоит стараться. Все равно вам это не удастся.
Она осушила бокал и продолжала:
— Хотите, я скажу вам, кто вы, дорогой мой? У вас все качества литератора: вы тщеславны, лицемерны, честолюбивы, непостоянны, эгоистичны.
— Вы мне льстите.
— Да, все это очаровательно. Но вы никогда не сделаетесь хорошим романистом.
— Почему же?
— Потому что не умеете слушать.
— Мне кажется, что вас я слушаю очень внимательно.
— Вам кажется? Он не литератор, а слушает меня куда внимательнее. Но когда мы вместе, больше слушаю, пожалуй, я.
— Он почти не умеет говорить.
— Это оттого, что все время разглагольствуете вы. Я вас знаю: вы не даете ему рта раскрыть.
— Мне наперед известно все, что он может сказать.
— Вы полагаете? Вы хорошо знаете его историю с этой женщиной?
— О, сердечные дела, что может быть скучнее!
— Я очень люблю также, когда он рассказывает что-нибудь из естествознания.
— Естествознание еще более скучная материя, чем сердечные дела. Значит, он читает вам лекции?
— Ах, если бы я умела пересказать вам все то, о чем он мне рассказывал… Как это увлекательно, дорогой мой! Он рассказал мне столько интересного о морских животных. Я всегда интересовалась всем, что живет в море. Вы знаете, в Америке строят теперь подводные лодки с окнами по бортам, чтобы видеть все кругом в глубинах океана. Открывается чудесная картина. Видны живые кораллы, видны — как их называют? — мадрепоры, губки, водоросли, стаи рыб. Винцент говорит, что есть породы рыб, которые гибнут, когда вода становится более соленой, и есть, напротив, другие, которые выносят различные степени солености; эти последние держатся обыкновенно подле морских течений, где вода становится преснее, и пожирают первых, когда те ослабевают. Вы должны попросить его рассказать вам… Уверяю вас, это очень интересно. Когда он говорит об этом, он делается необыкновенным. Вы не узнали бы его… Но вы не умеете заставить его разговориться… А как он рассказывает о своем романе с Лаурой Дувье… Да, так зовут эту женщину… Знаете, как он познакомился с нею?
— Он рассказал вам?
— Мне говорят всё. Вы хорошо это знаете, несносный! — И она провела по его щеке перьями сложенного веера. — А известно ли вам, что он приходил сюда ежедневно с того вечера, как вы его привели ко мне?
— Ежедневно! Честное слово, никак не мог бы подумать.
— На четвертый день он не мог больше удержаться; рассказал все. Но каждый день потом прибавлял какую-нибудь подробность.
— И вам не докучали эти рассказы! Удивительная вы женщина.
— Сказала же я вам, что люблю его. — И она в экстазе схватила Робера за руку.
— А он… он любит эту женщину?
Лилиан расхохоталась:
— Он любил ее. О, сначала мне пришлось притвориться, будто я страшно ею интересуюсь. Я должна была даже плакать вместе с ним. И, однако, я испытывала жуткую ревность. Сейчас больше не ревную. Слушайте, как все началось: они оба были в По, в санатории, куда врачи послали их, подозревая туберкулез. В действительности же ни он, ни она больны не были. Но оба считали себя очень больными. Они не были знакомы. В первый раз они увидели друг друга, когда лежали рядом в саду на террасе, каждый в шезлонге, вместе с другими больными, лечение которых состоит в том, что они остаются весь день на свежем воздухе. Так как они считали себя обреченными, то были убеждены, что все совершаемое ими не повлечет никаких последствий. Он беспрестанно повторял ей, что им осталось жить не больше месяца; дело происходило весной. Она была там совсем одна. Муж ее — скромный преподаватель французского языка в Англии. Она рассталась с ним и приехала в По. Она была замужем всего три месяца. Муж, должно быть, отдал последнее, чтобы послать ее в По. Писал ей ежедневно. Эта молодая женщина из очень почтенной семьи, прекрасно воспитанная, очень сдержанная, робкая. Но там… Не знаю точно, что такого Винцент мог сказать ей, но на третий день Лаура призналась, что, хотя спала с мужем и принадлежала ему, не изведала, что такое наслаждение.
— Что же он ответил ей?
— Он взял ее руку, которая бессильно свисала с шезлонга, и прильнул к ней долгим поцелуем.
— А что сказали вы, когда он рассказал все это?
— Я! Это ужасно… представьте себе, что я безумно расхохоталась. Я не в силах была сдержаться и не в силах была остановиться… Не столько его рассказ рассмешил меня, сколько участливый и опечаленный вид, который я должна была напустить, чтобы побудить его продолжать. Я боялась, что выгляжу слишком уж веселой. А, в сущности, история была очень красивая и печальная. Он был так взволнован, когда рассказывал ее мне! Никому он не говорил об этом ни слова. Его родители, понятно, ничего не знают.
