казалось, он взывал о милости. По улыбке Эдуарда было видно, что он находил его очаровательным.
— А теперь?… — спросил он.
Бернар понял, что дело принимает благоприятный поворот:
— А теперь… не нужен ли вам секретарь? Не могу допустить, что буду плохо исполнять его функции, ибо примусь за работу с большой радостью.
Тут Эдуард уже не выдержал и покатился со смеху. Лаура повеселела, глядя на них.
— Вот как!.. Что ж, об этом мы подумаем. Вы найдете меня завтра здесь в этот самый час, если позволит госпожа Дувье… потому что и с ней мне предстоит решить множество вопросов. Вы живете в гостинице, я полагаю? О, я вовсе не хочу знать в какой! Меня это не волнует.
Он протянул ему руку.
— Сударь, — сказал Бернар. — вы, может быть, разрешите мне перед уходом напомнить вам, что в предместье Сент-Оноре живет один старый, несчастный преподаватель музыки по фамилии, если не ошибаюсь, Лаперуз: вы, несомненно, доставите ему большое удовольствие, навестив его.
— Черт возьми, для начала недурно: вы правильно понимаете ваше будущие обязанности.
— Значит… Вы действительно согласились бы?
— Поговорим об этом завтра. До свиданья.
Пробыв еще немного у Лауры, Эдуард отправился к Молинье. Он надеялся вновь увидеть Оливье, с которым ему хотелось поговорить о Бернаре. Но он застал одну Полину и так и не дождался никого, хотя крайне затянул свой визит.
В это самое время Оливье, получивший утром через брата приглашение от графа де Пассавана непременно зайти, направлялся к автору «Турника».
XV
— Я боялся, что ваш брат не исполнит моего поручения, — сказал Робер де Пассаван, увидев входящего Оливье.
— Я не опоздал? — спросил Оливье, ступая робко, почти на цыпочках. В руке он держал шляпу, которую Робер у него отобрал.
— Положите же ее сюда. Располагайтесь поудобнее. Вот в этом кресле, мне кажется, вы будете чувствовать себя как дома. Вы нисколько не опоздали, если судить по часам, но мое желание видеть вас опережало время. Вы курите?
— Благодарю вас, — сказал Оливье, отстраняя портсигар, который протягивал граф де Пассаван. Он отказывался из скромности, хотя ему очень хотелось отведать тонких душистых папирос, вероятно русских, аккуратными рядами лежащих в портсигаре.
— Да, я очень рад, что вы смогли прийти. Я боялся, что вы слишком заняты подготовкой к экзаменам. Когда они у вас?
— Через десять дней письменный. Но теперь я мало занимаюсь. Мне кажется, что я готов и больше всего боюсь переутомиться.
— Однако не отказались бы вы взять на себя сейчас еще одну работу?
— Нет… если только она не слишком обременительна.
— Я сейчас объясню, для чего просил вас прийти ко мне. Прежде всего, чтобы доставить себе удовольствие снова видеть вас. Как-то в театральном фойе мы начали в антракте один разговор… То, что вы мне тогда сказали, меня сильно заинтересовало. Вы, наверное, уже забыли об этом, не правда ли?
— О, нет, помню, — ответил Оливье, которому казалось, что тогда разговор шел о пустяках.
— Сейчас у меня есть одно предложение к вам… Я думаю, вы знаете некоего юношу по фамилии Дюрмер? Ведь это один из ваших товарищей?
— Я только что расстался с ним.
— Ах, вы встречаетесь?
— Да, мы должны были встретиться в Лувре, чтобы поговорить о журнале, который он будет редактировать.
Робер разразился громким, принужденным смехом:
— Ха! ха! ха! Редактор… Дюрмер — редактор… Он высоко берет… Он в самом деле сказал вам это?
— Уже давно твердит мне об этом.
— Да, я думаю об этом уже довольно давно. Как-то случайно я спросил его, согласен ли он читать со мной рукописи; он сейчас же назвал это — быть главным редактором; я не мешал ему, и вдруг… Это в его стиле, вы не находите? Каков хват! Его следует немного одернуть… Вы в самом деле не курите?
— Пожалуй, но немного, — сказал Оливье, беря на этот раз папиросу. — Спасибо.
— Позвольте мне сказать вам, Оливье… вы ничего не имеете против того, чтобы я называл вас Оливье? Мне как-то странно обращаться к вам «господин»: вы слишком молоды; с другой стороны, я слишком близок с вашим братом Винцентом, чтобы называть вас Молинье. Так вот, позвольте мне сказать вам, Оливье, что я неизмеримо больше доверяю вашему вкусу, чем вкусу Сиди Дюрмера. Не согласитесь ли вы взять на себя литературное руководство журналом? Понятно, в какой-то степени под моим наблюдением, по крайней мере на первых порах. Но я предпочитаю, чтобы моя фамилия не стояла на обложке. Потом объясню вам почему… Может быть, выпьете стаканчик портвейну, а? У меня он весьма недурен.
Он достал из стоявшего подле него шкафчика бутылку и два бокала, разлил вино.
— Ну, что скажете?
— Действительно превосходный портвейн.
— Я спрашиваю вас не о вине. — смеясь, сказал Робер, — а о сделанном мной предложении.
Оливье притворился, что не понимает. Он боялся слишком поспешно выразить свое согласие и тем выдать свою радость. Он слегка покраснел и смущенно пробормотал:
— Мой экзамен не…
— Вы только что сказали, что подготовка к нему не отнимает у вас много времени, — перебил его Робер. — Кроме того, журнал выйдет еще не скоро. Я даже думаю, не лучше ли приурочить выпуск первого номера к моменту начала занятий в школах. Во всяком случае, мне важно узнать ваши взгляды. До октября следовало бы подготовить несколько номеров, и нам необходимо будет часто видеться этим летом, чтобы всесторонне обсудить вопрос. Что вы собираетесь делать на каникулах?
— О, я еще точно не знаю. Мои родители отправятся, вероятно, как всегда, в Нормандию.
— И вам нужно будет сопровождать их?… Может быть, в этот раз вы ненадолго разлучитесь с ними?…
— Мама не согласится.
— Сегодня я обедаю с вашим братом; вы позволите мне поговорить с ним об этом?
— О, Винцент с нами не поедет. — Затем, сообразив, что эта фраза не относится к делу, он прибавил: — К тому же это ни к чему не приведет.
— Но если представить вашей маме серьезные доводы?
Оливье ничего не ответил. Он нежно любил свою мать, и тон, взятый Робером по отношению к ней, ему не понравился. Робер понял, что немного перехватил.
— Так вам нравится мой портвейн? — спросил он, чтобы сменить тему. — Хотите еще стаканчик?
— Нет, нет, спасибо… Но он превосходен.
— Да, тогда в театре меня поразили зрелость и уверенность ваших суждений. У вас нет склонности писать критические статьи?
— Нет.
— А стихи?… Мне известно, что вы пишете стихи.
Оливье снова покраснел.
— Да, брат вас выдал. И вы, наверное, знаете других молодых людей, которые могли бы сотрудничать… Надо, чтобы этот журнал стал платформой, объединяющей молодежь. В этом его смысл. Мне
