системы выступали те социальные слои, на которые Кромвель опирался и интересы которых представлял, находясь у руководства английским государством.
Таким образом, в период революции коренное обновление английского права, восходящего к средневековой эпохе, так и не состоялось. Но революция породила новые условия, при которых английское право, несмотря на его почтенный возраст и традиционные источники, получило возможность обновляться и развиваться.
Эволюция английского прецедентного права. После революции в Англии продолжало действовать прецедентное право, выработанное в предшествующую эпоху в общей системе королевских судов ('общее право'), и в суде лорда-канцлера ('право справедливости'). Эти системы по- прежнему составляли костяк английского права и длительное время значительно превосходили по своему весу и значению статутное право, даже после его обновления революционным законодательством.
После революции, как и раньше, английская правовая система была далека от того, чтобы быть внутренне согласованной и гармоничной. В ней ясно обнаружились по крайней мере два противоречия. Первое — это противоречие между двумя ветвями прецедентного права: 'общим правом' и 'справедливостью'. Второе — это внутреннее противоречие, присущее прецедентному праву, а именно: противоречие между принципом прецедента (stare decisis) и судейским правотворчеством (judge-made law).
В традиционном противостоянии права и справедливости 'общее право' в послереволюционные годы в целом одержало верх. Росту авторитета 'общего права' способствовал конфликт, который возник еще в предреволюционный период между двумя соперничающими системами королевского суда.
Хотя 'общее право' исторически возникло в королевских судах и способствовало усилению королевской власти в Англии, усвоенный им к XVII в. принцип прецедента (stare decisis) стал неожиданным препятствием на пути дальнейшего укрепления абсолютизма. Королей, в частности, Якова I, раздражал тот факт, что их собственная политика должна была сообразовываться с судебными решениями, вынесенными к тому же по какому-то давнему и частному спору. Сами же королевские судьи считали себя не 'слугами короля', а 'слугами права'. По словам судьи и видного юриста того времени Э. Кока, право состоит из 'приказов, ходатайств и прецедентов, которые не может изменить ни парламент, ни корона'.
С другой стороны, 'право справедливости', которое в отличие от 'общего права' не было сковано прецедентом, несло в себе благотворное влияние римского права и было проникнуто духом предпринимательства, превратилось в главную опору судебной политики короля и в объект критики со стороны революционного лагеря. Этот парадоксальный на первый взгляд факт объяснялся тем, что председатель суда справедливости — лорд-канцлер — одновременно являлся высшим судебным чиновником короля. Он был всего лишь исполнителем королевской воли. Лорды-канцлеры следовали пожеланию генерал-атторнея королевской администрации Ф. Бэкона: 'Судьи должны быть львами, но львами при троне'.
Парламентская оппозиция суду канцлера усилилась после нашумевшего процесса по делу некоего Глэвилля в 1615 г. В этом деле лорд-канцлер Энесмер в соответствии с принципом 'справедливости' пересмотрел решение суда 'общего права', вынесенное главным судьей суда общих тяжб Э. Коком, на том основании, что это решение базировалось на свидетельстве, о ложности которого суду не было известно при рассмотрении дела.
В связи с необычным столкновением юрисдикции двух судов король создал специальный комитет под председательством Ф. Бэкона. Последний поддержал право суда канцлера осуществлять свои решения даже в том случае, если они прямо противоречат результатам спора по 'общему праву'. Это решение представляло собой чувствительный удар по престижу 'общего права', вызвав ответную критику политической оппозицией суда канцлера. Парламентарии жаловались на то, что 'справедливость' — жуликоватая вещь, что она 'зависит от длины ноги лорда-канцлера'.
Хотя в ходе революции попытки парламента упразднить суд лорда-канцлера не имели успеха и дуализм судебной системы в Англии сохранился, революция оставила заметный след в деятельности этого судебного органа. Учитывая настроения влиятельных кругов общества и их стремление к стабильному правопорядку, с конца XVII в. лорды-канцлеры проводят в своем суде более гибкую политику. Они стараются не повторять острых конфликтов системы 'справедливости' с 'общим правом'.
Так, лорд-канцлер Ноттингэм, которого в Англии называют 'отцом современной справедливости', заявил, что справедливость должна 'определяться правилами науки', что нельзя допускать, чтобы 'состояние людей зависело бы от прихоти суда'. Эта линия на упрочение правовых начал в суде канцлера привела к тому, что в XVIII в. система 'справедливости' начинает застывать, подчиняясь правилу прецедента и обретая столь же формальную процедуру, что и система 'общего права'.
Но и в XVIII, и в XIX в. в системе 'справедливости' право не переставало развиваться. Так, например, непоследовательность революции XVII в. в вопросе о собственности, сохранение старых феодальных конструкций собственности, ограничения в распоряжении так называемыми 'реальными' вещами привели к дальнейшему развитию института 'доверительной собственности' (trust).
Этот институт отличался значительной сложностью и условностями, но он позволял обходить ряд стеснительных формальностей 'общего права' и расширять возможности, реальные правомочия собственника в распоряжении своим имуществом. При этом канцлерам удалось сблизить конструкцию 'доверительной собственности' с конструкцией собственности по 'общему праву'.
Однако и в XIX в. процедура 'справедливости' вызывала большие нарекания со стороны английских предпринимателей. Рассмотрение дел в суде канцлера в силу его перегрузки было крайне затяжным и медлительным. Двойная система прецедентного права требовала от делового мира, пользующегося услугами высокооплачиваемых адвокатов, кроме того, и дополнительных расходов. По замечанию известного английского историка права Мейтланда, 'справедливость перестала быть справедливостью'.
Несколько иной путь в это же самое время проделало 'общее право'. Здесь после революции по существу наблюдается противоположный процесс: отход от жесткого принципа прецедента (stare decisis) в сторону увеличения судейского правотворчества (judge-made law). Судьи 'общего права' понимали, что их претензии на руководящую роль в правовой системе могут быть оправданы, если они освободятся от ряда старых, явно устаревших правил и в большей степени откликнутся на потребности капиталистического развития.
Особенно отчетливо эта тенденция проявилась при главном судье Мэнсфильде (1756–1788 гг.), который выработал ряд вполне современных и удобных для судебной практики доктрин. Недаром в английской литературе его называют 'первым судьей, говорившим на языке живого права'.
Не порывая формально с принципом прецедента, Мэнсфильд вместе с тем внес существенные изменения в 'общее право', руководствуясь при этом несвойственной этой системе идеей 'справедливости' и 'здравого смысла'.
Сам Мэнсфильд стремился 'открыть' в 'общем праве' именно такие принципы, которые отвечали бы потребностям капиталистического развития страны. Например, при рассмотрении дел о завещаниях он порвал с присущей 'общему праву' абсолютизацией внешней формы, которая предопределяла исход дела. Он стал отдавать предпочтение выявлению подлинной воли наследодателя, утверждая, что 'законное намерение, если оно ясно выражено, должно корректировать правовой смысл терминов, неосторожно использованных завещателем'. Также и в сфере договорного права Мэнсфильд, в соответствии с новыми представлениями о контракте, придавал решающее значение 'истинным намерениям' и воле сторон.
Мэнсфильд положил конец существованию особого купеческого (торгового) права, сложившегося еще в эпоху средневековья, и слил его с единой системой 'общего права'. Это сделало 'общее право' более удобным и близким коренным интересам предпринимателей, подняло его авторитет в английском обществе. Наконец, он упростил саму систему рассмотрения дел в судах 'общего права', заложив основы современного судебного процесса: расширил право сторон приводить доказательства, ввел апелляцию и т. д.
Таким образом, в процессе своей эволюции 'общее право' приобретало такие важные качества, как стабильность и гибкость, отличалось теперь уже не только казуистичностью, но и рационализмом. Но полная 'реанимация' общего права уже не могла произойти. В связи с окончательным установлением принципа прецедента в XVIII–XIX вв. оно как источник права начинает застывать и уступать свое место законодательству.
Важным этапом в окончательном оформлении английского прецедентного права явилась вторая
