то неудачный: он никогда не уверял в ответ, что она такая красивая, такая неотразимая! Да Надя, к счастью, и не красивая — Вольт не любит красивых.
Внизу на проходе вместо дежурной сидел Константин Иванович Кожелянко и кричал в телефон:
— А я тебе говорю, он даст Жукову фору полкорпуса!
Азартный человек — Константин Иванович. Раньше при таком темпераменте проигрывали состояния на скачках.
Увидев Вольта, он замахал телефонной трубкой:
— Привет! Как психологическое обеспечение — обеспечишь?! — И сразу же собеседнику на том конце провода: — Ладно, потом! Тут, понимаешь, наш психолог пришел!.. А как ты думал? Всё на высшем уровне, не хуже, чем в сборной! Кандидат наук! Ребята после него как звери: вода бурлит, будто винт вставили!
Бросил трубку — хорошо, что не разбил! — выскочил из-за барьера, смешно поцеловал Наде руку: ему, пузатому дядьке в старой тенниске, никак не шла такая галантность.
— Наденька! Вас — персонально! Если бы я не боялся испортить отношения, я бы за вами поухаживал!
— Ой, что вы, Константин Иваныч: Вольт совсем не ревнивый.
Между прочим, сказано было с некоторым укором.
— Не с ним! С вами боюсь испортить отношения! Оскорбить достоинство и честь!
— А вы ухаживайте почтительно, Константин Иваныч.
— Почтительно. — не умею! Что за ухаживание, если почтительно?! Я сразу только так!
И Константин Иванович сделал загребательное движение руками, показывая, как он ухаживает.
Тут и Вольт не мог не рассмеяться, а уж Надя!
— Ой, Константин Иваныч! Ой, ну вас! У Енгибаряна в аттракционе был морской лев — ну в точности! Все девочки так его любили! Ползарплаты на рыбу. Енгибарыч жаловался, что портим животное.
— Зачем морской? Как настоящий лев! Мне не рыбу, а мясо!
Константин Иванович уже немного переигрывал.
— На ребят-то своих вы тоже как лев? — Вольт спросил, чтобы переключить Константина Ивановича. — Чтобы, когда плывут, им казалось, вы за ними гоняетесь. Кто это, Холанд, кажется, говорил, что во время заплыва воображает, что за ним гонится акула? Так я буду внушать, что не акула, а вы.
Константин Иванович мгновенно переключился:
— Да-да, сейчас нужно обеспечить двойное обеспечение! Перед Кубком. Шишкин совсем скис.
Вольт хотел было высказаться профессионально, но Надя опередила:
— Наверное, перенапряг. То есть, по-вашему, по-спортивному — перетренировка.
Надя любит показать, что все понимает в спорте, потому что у себя в цирке «прошла через суперспорт в квадрате!». Вольт находит, что вполне достаточно суперспорта — возводить в квадрат уже излишество. Да и вообще не в перетренировке дело, напрасно Надя говорит, чего не понимает.
Поэтому он высказался с некоторой досадой:
Нет, тут чистая психология. На тренировках плывет как дельфин или как твой любимый морской лев, а на соревнованиях не лев, а какой-нибудь дюгонь. Ладно, займусь с ним персонально. Сейчас только сам проплыву для бодрости.
В раздевалке расположилась группа с кондитерской фабрики. Значит, надо было торопиться плавать, пока кондитеры займутся разминкой — специальными облегченными упражнениями, прозванными здешними тренерами «гимнастикой для толстых». Торопиться плавать, потому что когда кондитеры дорвутся до воды, нормально не поплаваешь. Зато в предыдущей группе народу всегда мало, с ними плавать хорошо.
Вольт прыгнул с тумбочки в прекрасную голубую воду, какой нет ни в одном море, прыгнул с затяжкой, как профессионал, и, как всегда в первые минуты, испытал удивительное восторженное состояние — ощущение, близкое к полету! Когда же первый восторг притупился — восторги всегда кратки, таково уж их неизбежное свойство, — ценной стала монотонность плаванья: туда и назад, туда и назад, двадцать пять метров от стенки до стенки — и так все сорок минут без единой остановки; плыл своим неизменным кролем, плыл на чистом автоматизме, и ничто не мешало ему думать. На соседней дорожке мелькал голубой купальник Нади, но это нисколько Вольта не отвлекало: в бассейне надо получать нагрузку и думать, а не флиртовать с собственной женой.
После первых ста или ста пятидесяти метров Вольт почувствовал несильную, но настырную боль в сердце. Это бывало с ним и раньше — вдруг заболит при нагрузке или если очень перенервничает. Боль в сердце настолько не укладывалась в идеальную схему: живи здоровой жизнью и будешь здоров, что Вольт чувствовал себя опозоренным и никогда никому о ней не рассказывал. И не только от стыда — он вообще считает, что нельзя жаловаться на боли и слабости, нужно всегда выглядеть бодрым и сильным. Не любит, когда ноют окружающие, и никогда не жалуется сам. Сердце болело, но он нисколько не сбавлял скорость. Поболит — и перестанет! Надо только думать о чем-нибудь интересном и важном. Поболит — и перестанет, а он все равно доживет до ста пятидесяти лет и даже дольше!
И действительно — перестало.
Купальник Нади по-прежнему мелькал на соседней дорожке. Ничего не заметила. И слава богу!
Сначала мельтешили мысли случайные, как недавно в машине: про того же Родиона Ивановича Груздя, которому нужно непременно позвонить, ободрить, если тот не отобрался в городской финал — а вряд ли он отобрался при имеющейся конкуренции; и про то, что дозваниваться до Груздя всегда трудно — вечно в его огромной квартире кто-то висит на телефоне… Телефон… Когда телефон вечно занят, то сводятся на нет все его преимущества. Например, когда пожар и нужно срочно вызывать — телефон не должен быть занят. Поэтому у пожарных своя автономная сеть: они не могут зависеть от перегруженного городского телефона… Но ведь нервная система чем-то похожа на телефонную сеть — недаром и Павлов любил сравнивать. В организме бывают свои экстренные случаи, они как пожар. А что, если существует особая нервная сеть для экстренных случаев?! Особые нервные волокна, по которым сигнал, во-первых, проходит быстрее, а во-вторых, вызывает реакцию чрезвычайную: например, одновременное включение всех мышечных волокон, невозможное при нормальном усилии, — и в результате женщина приподнимает автобус, под которым ее ребенок, а раб, спасаясь от погони, перепрыгивает десятиметровый ров!.. А если этим овладеть? Научиться пользоваться сознательно? Это же будет… это же будет — ну все равно что переход к прямохождению, никак не меньше! Потому что не только мышцы, не в мышцах дело в наш машинный век, — главное, научиться полностью включать мозг! Сейчас у нас работает только малая часть клеток мозга, с этим согласны все физиологи, — и вот вам путь! Что же это будут за люди, которые научатся полностью использовать собственный мозг?! Каким станет человечество?! Известны, например, случаи чрезвычайной памяти — наверное, счастливцы, которые ею обладают, бессознательно умеют включать обычно неработающие зоны. А нужно, чтобы сознательно, чтобы это было доступно каждому, кто захочет!
Экстренная система… Тревожная… Тревога по-английски: аларм. Аларм-система!.. Да, когда люди научатся включать ее сознательно… Научатся — надо сначала доказать, что она существует!. Выделить из нервных стволов, из тысяч переплетенных волокон те, которые принадлежат аларм-системе. Задача! Но внятная гипотеза — уже колоссальный шаг. Знать, что искать, а не тыкаться наудачу во все стороны. Теперь ясно: заниматься антропомаксимологией — значит отыскивать аларм-систему!..
Раз-два-три-четыре — руки Вольта исправно обработали чью-то спину. Нет. сначала голову, потом спину. Он так увлекся, что вперед почти не смотрел. Но плыл-то правильно: по правой стороне дорожки вдоль самого разграничителя. Кто-то получил! Потому что в кроле руки работают как бесконечно догоняющие друг друга серпы. Ну и поделом: нечего залезать на встречную полосу. Пустили, значит, уже кондитерскую группу — от нее всегда беспорядок.
Но пострадал от столкновения в конце концов не неизвестный кондитер, а сам Вольт: в результате сбились мысли, а это куда хуже, чем пара синяков. Сбились мысли, и привести их в порядок не было никакой надежды: бассейн заполнился, из-за множества нарушителей правил водного движения приходилось то резко ускоряться, то тормозить — при таком рваном ритме думать о чем-нибудь невозможно. Черт бы побрал эту купающуюся публику! Потому что ни себе, ни людям: весь смысл бассейна
