Вангум смотрит в глаза Маклаю. Он хмурит брови и чуть-чуть приподнимает копье.
И вдруг далеко бросает его в сторону, закрывает ладонью глаза и левой рукой хватает руку Маклая.
— Нет, нет! — кричит он.— Я теперь знаю! Ты не можешь умереть! Ты человек с луны.
Маклай смеется и подходит к помосту.
— Я хочу спать,— говорит он.— Давайте спать. Длинный переход дает себя знать. Как хорошо
растянуться вот так, во весь рост, закрыть глаза и ни о чем не думать! И сон, как добрый мохнатый зверь, кладет свою лапу на его веки.
УНАН-ТРАВА
Утром Маклая провожали все жители Теньгум-Мана. Солнце поднялось высоко, но в лесу, куда вошли охотники, было темно и прохладно.
Перешли невысокий гребень холмов, снова перебрались через реку и опять углубились в лес. Тропинка вела все выше и выше и оборвалась около самой опушки.
На опушке Маклая уже ждали. Папуасы в полном боевом уборе, с туго натянутыми луками и множеством острых стрел тихо переговаривались между собой. У каждого было по два копья; на головах, кроме перьев, краснели крупные цветы.
— Горит! Уже горит! — крикнул кто-то из них. Маклай вышел из лесу. У самой земли, в сотне
шагов от себя, он увидел полосу огня. Эта полоса двигалась. Она удалялась. За ней на земле оставались груды пепла. Пожар только начинался, но дым стоял уже высокий и густой. По временам пламя большими языками вспыхивало среди клубов бурого дыма. Охотники медленно двигались за убегающей полосой огня. Черная, обугленная поляна делалась все шире и шире. Туй шел рядом с Маклаем. Он тщательно всматривался в каждое возвышение, в каждую точку.
— Буль-буль! — крикнул он наконец.
— Буль-буль! Свинья!
Большая дикая свинья с оскаленными клыками бежала прямо на охотников. Вырвавшись из полосы огня, она мчалась разъяренная и испуганная.
Охотники с копьями наперевес бросились на нее.
Свинья, ослепленная огнем, уже даже не ревела, что-то клокотало у нее в горле. Глаза были красны, точно налиты кровью. Вангум перерезал ей дорогу, но она и не подумала сворачивать. Сильным ударом копыт она сшибла охотника с ног, рванула клыками его тело и ринулась вперед. Она была так свирепа, что охотники невольно отступили.
Маклай прицелился и выстрелил.
Свинья пошатнулась, но не упала. Она хрипела, показывая огромные клыки. Собрав последние силы, она бросилась на Маклая, стоявшего впереди всех. Маклай выстрелил еще раз. Громадное тело рухнуло на землю.
Умерла! Умерла! Конец буль-буль! — закричал Туй, приплясывая на месте.— Это табу Маклая убило буль-буль!
Но Маклай уже стоял на коленях возле раненого Вангума. Разорвав рукав своей рубахи, он туго перетянул лоскутом полотна окровавленную руку.
— Отнесите его осторожно,— распорядился Маклай.— Если он будет двигаться, то изойдет кровью.
Вангум открыл глаза и посмотрел на Маклая.
— Где свинья? — спросил он.
— Маклай убил свинью. Теперь это свинья Маклая! — закричали со всех сторон папуасы.
— Это твоя свинья, Маклай. Мы сами отнесем ее к тебе, в твой дом.
Маклай сделал отрицательный жест:
— Это свинья для женщин и детей из Горенду. Я убил ее для них. Пусть они будут веселы и сыты.
Туй засмеялся и закивал головой:
— Мы не возьмем всей свиньи. Мы дадим тебе самый лучший кусок. Маклай тоже должен есть вкусное мясо.
Маклай подумал об Ульсоне.
— Хорошо,— сказал он.— Кусок я у вас возьму.
ЕЩЕ ОДИН ПРАЗДНИК
Свинью в Горенду принесли как раз вовремя. В этот день Мукаю, брату Туя, привели невесту из Гумбу. Все жители Горенду — и мужчины и женщины — ждали ее у дверей своих хижин.
Невеста шла, опершись на плечи двух девочек и низко-низко наклонив голову, Вся она с головы до ног была вымазана красной краской— суру. На лице, от уха до уха, белели три линии,', нарисованные известью. На голове невесты и ее подружек мерно, в такт шагам, покачивались большие сумки — гуны. Дойдя до хижины жениха, девушка остановилась. Никто не говорил ни слова. Не слышалось ни песен, ни музыки. Медленно поднявшись со своего места, к невесте подошел самый старший из жителей Горенду и, пробормотав несколько слов, положил на ее гун новый передник, искусно сплетенный из травы и листьев. За ним подошел Туй с новым топором. За Туем стали подходить и другие.
Подарки складывали уже на земле. Здесь были и копья, и плащи, и передники, и ожерелья. Невеста смотрела в землю и дрожала всем телом.
Маклай стоял в толпе папуасов и жадно рассматривал происходящее. Ему очень хотелось зарисовать в свой альбом и размалеванную невесту, и гору подарков, и озабоченных подружек. Но рисовать он не стал. Он уже знал, что папуасы боятся этого. Им кажется, что нарисованный должен непременно умереть, и даже Маклаю они не позволяют делать этого.
— Хорошие подарки,— сказал Маклаю знакомый голос.
Маклай обернулся. Рядом с ним стоял Саул — молодой папуас, отец Маши.
— Я тоже положил ей хороший донган. У нее теперь много донганов. Пять, и еще пять, и еще пять, и еще пять.
— Да зачем ей столько донганов? Здесь же хватит на целую деревню. И донганов, и табиров, и ожерелий, и плащей.
Саул удивленно посмотрел на Маклая.
— Все люди из Румбу получат подарки. Это для всех жителей из Румбу. Когда моя Маш-ша будет такая же большая, ее тоже уведут в другую деревню, и я тоже получу за нее и новый плащ, и новое копье, и новый табир. И я, и Туй, и Марамай, и Лялу — и каждый человек из Горенду. Надо, чтобы каждому было хорошо от Маш-ши.
— Подожди! При чем же здесь Туй? Маш-ша ведь твоя дочка, а не Туя!
Саул засмеялся и покачал головой:
— Разве Туй не дает мне мяса, когда я хочу есть? Разве Марамай не собирает вместе со мной кокосов? Когда моя женщина Ло лежит больная, разве я не беру у Лялу и циновки, и плащ, и вареные бананы? Если меня ужалит змея, или ударит дерево, или болезнь войдет в мой живот, разве меня не положат в буамрамру и вся Горенду разве не будет кормить меня? Зачем же ты спрашиваешь меня, Маклай? Ты, верно, смеешься надо мной. Ты — человек с луны, ты сам знаешь все это.
— Я тоже хочу принести ей хороший подарок,— сказал Маклай.— Я сейчас пойду за подарком.
— Иди и приходи скорей! — согласился Саул.— Сейчас мы будем петь, и плясать, и бить в барабан, и есть вкусную инги. Скорей приходи, Маклай!
— Сейчас! Я вернусь сейчас же!
И Маклай быстро зашагал по тропинке к себе — к хижине.
