Анджело не ответил.
— Он не трус, — сказал человек с мрачным голосом. — Он без единого звука отбивался от них ногами.
— О! Тогда это священник, — сказал шелковый галстук.
— Да, — ответил мрачный голос, — только я не верю в крысиный яд в дароносице.[8]
— Ты что, сомневаешься?
— Еще бы!
Человек в шелковом галстуке снова оглядел Анджело с головы до ног.
— Держу пари, если поставить этого типа в последнее каре при Ватерлоо, он бы не подкачал.
— Ты читаешь мои мысли, — ответил мрачный голос.
— Да, но что делать, чтобы сохранить порядок? Тем более что все летит к черту, как в сражении при Лейпциге.
— Это точно! Кругом царит понос.
— Не переживай, — ответил галстук.
— Можно попробовать взглянуть в телескоп. И тогда такое увидишь, — возразил мрачный голос.
— И какой будет цвет? — спросил галстук.
— Цвет пчел, — ответил мрачный голос.
— Неглупо. Ты знаешь, что есть циркуляр за подписью Жиске?[9]
— Ну и что там?
— Так, всякие истории.
— В каком духе?
— В духе этих типов на улице.
— Это тем более меня укрепляет в мысли о «цвете пчел».
— Да, тогда становится понятной позиция Жиске.
— И золото Мишю тоже, — добавил мрачный голос. — Монеты были новые, а новые монеты идут от того, кто их чеканит. Так я думаю.
— Это глубоко.
— Не глубже, чем колодец, где Истина принимает сидячую ванну.
— Так что будем делать?
— Надо дать ему возможность удрать через заднюю дверь.
В течение всего этого разговора Анджело неотвязно думал о полученных ударах. Он был буквально вне себя от ярости при мысли, что эти подонки избили его и волокли по земле. «Они плюнули мне в лицо», — без конца повторял он, мысленно перебирая все возможные способы отомстить. Погруженный в эти мысли, он не замечал окружающего, что придавало ему несколько высокомерный, однако не лишенный благородства вид.
— Следуйте за этим человеком, — сказал ему персонаж с шелковым галстуком.
А поскольку Анджело не двигался, он повторил:
— Сделайте одолжение, сударь, следуйте за этим человеком.
Анджело слегка кивнул головой. Первого обращения он просто не слышал.
— Вы очень хорошо держались, — сказал ему мрачный голос, пока они шли по длинному коридору.
Человек с мрачным голосом встал на табуретку и задул керосиновую лампу, висевшую в углублении стены. Он открыл дверь, которая вела в сады, осторожно выглянул, внимательно прислушался к звукам, раздававшимся справа и слева. Из сада доносилось лишь умиротворяющее пение древесных лягушек.
— Никогда не знаешь, чего ждать от этих трусов, — сказал он. — Они до того хитры!.. Ничего, путь свободен, пойдемте. Главное, не зацепиться за шпалеры.
— Я абсолютно ничего не понимаю, — сказал Анджело. — Я не понимаю, почему я должен прятаться. Я никому не причинил зла.
— Тише! Никогда не следует говорить о своей невиновности. Если вам нужны убийцы, берите трусов. Они пойдут с охотой, потому что это их успокаивает. Пока они убивают, они не думают о своем страхе. Осторожно, не наступите на капусту.
Они шли через огород.
— Никогда у меня не будет потребности убивать, — сказал Анджело. — Такая необходимость возникала только раз, и я сам с этим справился.
— Ну так и не надо в доме повешенного говорить о веревке, — ответил его проводник. — А теперь идите за мной след в след: тут у меня грядки фасоли.
Наконец они дошли до изгороди, сквозь которую виднелась пустынная улица, освещенная красным фонарем.
— Я сейчас открою вам дверь, — сказал Анджело его проводник и добавил с солдатской простотой, положив руку ему на плечо: — Вы даже не представляете, сколько еще во мне революционного пыла. Можете мне поверить, что, несмотря на мой возраст, я хоть сейчас готов на баррикады. Так вот, если я вам говорю «потише!», значит, надо потише. Холера, конечно, свинство, но есть свинство и похуже. А потому не геройствуйте.
— Так в чем же все-таки дело? — спросил Анджело.
— Кое-кому заплачено за распространение слухов о том, что колодцы отравлены по приказу правительства. Теперь понимаете?
— Это подлость, — сказал Анджело.
— Но поскольку она рассчитана на подлецов, то расчет точен, — возразил мужчина.
Он открыл калитку:
— Направо вы выйдете в город, налево — в поле. Всего доброго, сударь.
Анджело пошел направо. За фонарем улица сворачивала к конюшням, от которых хорошо пахло конским навозом. Воспользовавшись тем, что он оказался в темноте, Анджело проверил содержимое своих карманов. Он рассовал свои вещи в три брючных кармана. В одном был пистолет, который он разрядил в воздух перед баррикадой, в другом — носовой платок и три маленьких сигары. В заднем кармане был заряженный пистолет и тридцать луидоров. Он пересчитал монеты.
«Если бы я не вел себя как мальчишка перед этими трясущимися за бочками мещанами, у меня бы остался не один, а два выстрела, — подумал он. — Прав этот солдат, который теперь стал полицейским… Незачем геройствовать. Из-за того, что я поддался желанию пустить пыль в глаза, я теперь могу убить только одного из этих подонков. Я смою оскорбление, только если убью того, кто плюнул мне в лицо». Он не мог избавиться от мысли о мщении.
Улица выходила на бульвар, обсаженный громадными вязами, откуда доносились удивительные трели соловьев. Соловьи порхали с ветки на ветку, преследуя друг друга, а листва потрескивала, словно под ударами града. Под густыми сводами вязов Анджело насчитал семь фонарей. Было еще не поздно. На колокольне только что пробило девять. Но на бульваре не было ни души.
«Мне надо поскорее добраться до Джузеппе, — сказал себе Анджело. — Думаю, мне нужно подняться к колокольне с железным куполом, под которой есть проход».
Чтобы оставаться в тени, он старался держаться поближе к стволам вязов.
Вдруг с соседней улицы послышался грохот и скрип тяжело нагруженной телеги. Он спрятался за дерево и увидел двух мужчин с высоко поднятыми факелами. За ними тащились дроги, запряженные двумя ломовыми лошадьми. Рядом шли еще несколько человек, одетых в белые балахоны, с заступами и лопатами. Они тоже несли факелы. Они везли гробы и просто завернутые в простыни трупы. С телеги свешивались ноги, руки, головы, болтающиеся на худых, дряблых шеях. Процессия прошла мимо дерева, за которым прятался Анджело. Могильщики с безмятежным видом шагали рядом с телегой. Некоторые из них покуривали на ходу трубки. В одном из домов, стоящих вдоль бульвара, открылись ставни, и похожий на мяуканье женский голос стал кричать и звать. Один из могильщиков ответил:
— Подождите следующую телегу. У нас полно.
Соловьиное пение по-прежнему гремело в трепещущей листве.
