Надо отдать должное Папе римскому Григорию. Он внимательно посмотрел прямо в глаза Айвазяну и, едва заметно усмехнувшись, ответил:
— Истина… в Христе… безбожник!
На том аудиенция и закончилась.
Ваня стремительно шагал, почти бежал, по узким улочкам вечного города. Шел мелкий, противный дождь, но юный художник не обращал на него ни малейшего внимания. Сам того не замечая, он постоянно поворачивал направо. Наматывал круги вокруг центра.
Необходимо было срочно избавиться от чувства беспомощности и обиды, охватившего его после прочтения газет. Лучший друг Штернберг не мог помочь. Сам пребывал в оцепенении.
«Надо с этим покончить!», — в ярости шептал Ваня, даже не замечая, что топает прямо по лужам. «Этот пират Айвазян, кажется, и не собирается отплывать в свое грабительское плавание. Кажется, он просто задался целью — исковеркать художническую судьбу, мою! Надо что-то предпринимать! Решительное и конкретное!».
Ваня нашел Гоголя в одном из уютных кафе, что расположено под шатрами в первом переулке от Колизея, если идти строго на север. Великий писатель мелкими глотками пил кофе из фарфоровой чашки и смотрел прямо перед собой в одну точку.
Напряженно думая, Николай Васильевич всегда тянул двумя пальцами кончик носа, будто пытался вытянуть его еще больше.
Увидев промокшего до костей Ваню, он встрепенулся и, радостно улыбнувшись, жестом пригласил юного художника составить ему компанию. Это было очень кстати. Ване было необходимо с кем-то посоветоваться. Иначе его просто могло разорвать изнутри. И Ваня сходу начал рассказывать.
На удивление Гоголь слушал очень внимательно и даже сосредоточенно. Понимающе кивал. И Ваня, постепенно успокоившись, подробно, шаг за шагом, рассказал Николаю Васильевичу все свои злоключения, начиная с того момента, когда впервые столкнулся с пиратом Айвазяном в зеркале.
Закончив излагать похождения пирата и свои неприятности с этим связанные, Ваня устало замолчал и поднял на Гоголя глаза, полные мольбы о помощи или хотя бы сочувствия.
Николай Васильевич недаром был великим писателем. Он ничуть не удивился исповеди. Даже наоборот, обрадовался! Перестал тянуть себя за нос и слегка шлепнул левой рукой правую, как шлепают расшалившихся детей.
— Вот что, голуба моя! Дело житейское! — спокойно сказал он, (Николай Васильевич всех, к кому относился с симпатией, без различия чинов и звания, называл «голуба моя»). — Не берите сие в голову…
Ваня ожидал чего угодно, только не такой обыденной реакции. Он даже слегка обиделся.
— Да… как, же так, Николай Васильевич!
Гоголь, еще секунду назад казавшийся абсолютно спокойным, вдруг резко переменился.
— А знаете ли вы, голуба моя… — неожиданно с раздражением спросил он, — … такого писателя, Г. Яновского?
Такого писателя Ваня не знал, отрицательно помотал головой.
— Так вот, голуба моя, этот самый Г. Яновский… — продолжал Гоголь с откровенной злостью, — … существо полумистическое. Таких я называю «мистиками». Разумеется, к чему я клоню, голуба моя?
Ваня не догадывался. Пока.
Николай Васильевич между тем все более распалялся.
— Пользуясь своей полуреальностью, этот… с позволения сказать, писатель Г. Яновский шляется по всем редакциям, заходит в светские салоны и морочит уважаемым людям головы! Будто бы… автор «Ревизора» он и есть! И будто… «Н. Гоголь», всего лишь… псевдоним! Это я-то — псевдоним!!! — возмущался великий писатель. — … Наглость несусветная! Предлагает свои бездарные литературные поделки, и требует гонораров… ни с чем несоизмеримых!.. Как вам это понравится, голуба моя?
В знак солидарности Ваня Айвазовский возмущенно запыхтел.
Николай Васильевич продолжал, все более распаляясь.
— Берет взаймы крупные суммы, голуба моя, а отдавать-то мне! Был бы талантливый литератор, Бог с ним!.. Так ведь, бездарщина беспросветная!.. Представляете, голуба моя, какая обо мне молва идет по Петербургу?
— Я ничего такого не слышал… — попытался успокоить Гоголя Ваня, но безуспешно.
— Например! — возмущался Николай Васильевич, — … этот… Г. Яновский сделал предложение руки и сердца одной очень милой особе. Не буду говорить ее имени, чтобы лишний раз… вы понимаете? Голуба моя! — пытливо заглядывал в глаза Ване Николай Васильевич. — … Занял у ее отца сумму в ассигнациях и был таков!
Внезапно Гоголь вздрогнул, оглянулся по сторонам и резко понизил голос.
— Он тоже… где-то здесь бродит… — прошептал он.
— Кто? — не сразу понял Ваня.
— Г. Яновский… Он меня преследует…
— Не может быть!
— А письма отсюда… в Петербург! — яростно шипел Николай Васильевич. — Мне доподлинно известно… Г. Яновский послал отсюда, из Рима письмо самому Государю!.. Дескать, проигрался в карты в пух и прах, нахожусь в бедственном положении! И потребовал (!!!)… чтобы сам Государь… — Гоголь совсем понизил голос, — … создал фонд спасения великого писателя Н. Гоголя. А собранные средства направил сюда… на имя Г. Яновского…
Довольно долго оба собеседника молчали. Мелкий и противный дождь белесой пеленой покрывал вечный город.
Неожиданно Гоголь встрепенулся и посмотрел на Ваню таким взглядом, будто увидел впервые в жизни.
— Вы своих предков знаете? До какого колена? — спросил он.
— Ну… маменька, папенька…
К своему стыду Ваня плохо знал собственную родословную.
— Покопайтесь в своих предках, голуба моя. Наверняка, какого-нибудь Айвазяна откопаете… — заключил Гоголь. — … Переселение душ! «Мистики» и есть абсолютное переселение. Ничего другого. Мой Г. Яновский является моим прадедушкой по материнской линии… Ваш, наверняка, тоже. «Мистики» все на одну колодку.
Честно говоря, ни в какое переселение душ Ваня Айвазовский не верил. Но существование «мистиков» реальный факт. А факты, как известно, упрямая вещь. От них не отмахнешься.
— Самое смешное… — горько усмехнулся Гоголь, — … что я сроду в руках карт не держал… — но увидев недоверчивый взгляд Вани, поспешно добавил, — Разве только так… по мелочи… Вовсе не для денег, а чтобы вечность провести…
Напрасно Николай Васильевич оправдывался. Всему Петербургу было известно, он страстный, картежник и мистификатор.
Собеседники опять долго молчали. Николай Васильевич жестом пригласил официанта, заказал себе еще кофе, а Ване Айвазовскому большую чашку куриного бульона. Что было очень кстати. Наш юный друг, промокнув до костей, находился на грани заболевания.
Великий писатель и начинающий художник сосредоточились каждый на своем напитке. И довольно долго не произносили вслух ни слова. Хотя у обоих было ощущение, будто беседа их продолжается.
— Подозреваю, голуба моя… — опять зачем-то оглянувшись по сторонам, продолжил Николай Васильевич, словно они и не прерывали разговор, — … что и у самого… — Гоголь выразительно потыкал пальцем вверх, — … даже у самого Государя Императора «мистик» есть!
Гоголь поспешно перекрестился. Ваня тоже. За компанию.
— Посудите сами, голуба моя… С одной стороны… умница, знаток искусств, тонкий ценитель музыки… С другой… солдафон, грубиян, ни одной юбки мимо не пропустит… и вообще! Как подобное укладывается в одной личности? — спросил он. И тут же сам себе ответил. — А никак! «Мистик»!.. — Гоголь вздохнул и
