отобрать у нас монашеские свидетельства, чтобы мы не могли вернуться домой. Но, мало того, нам не разрешили трудиться для самих себя, а заставили работать на этих даосов, словно мы их слуги. Стоит появиться здесь какому-нибудь странствующему даосу, как его с почетом провожают к самому правителю и щедро одаривают. Если же сюда забредет буддийский монах, то откуда бы он ни пришел – из ближайших мест или издалека, – его тотчас же лишают свободы и превращают в раба.
– Видимо, эти даосы обладают какой-то чудодейственной силой, раз смогли так прибрать к рукам государя, – сказал Сунь У-кун. – Говоря по совести, вызвать ветер или послать дождь, дело – обычное для последователей ложного учения. И этим доверие правителя не завоюешь.
– Эти бессмертные умеют также из песка плавить ртуть, – продолжали монахи. – Могут погружаться в самосозерцание, знают, как воду превращать в масло, а камень – в золото. Сейчас они построили храм в честь даосской троицы, где проводят дни и ночи за чтением священных книг и совершением обрядов. Они молятся о том, чтобы правитель остался вечно юным. Всем этим они и покорили его.
– Так вот оно что! – выслушав их, сказал Сунь У-кун. – А почему бы вам не бежать отсюда?
– Отец наш, это невозможно, – отвечали даосы. – Эти бессмертные уговорили государя написать с нас портреты и развесить их по всей стране. Нет такой деревушки, где бы не был вывешен портрет каждого из нас, с собственноручной надписью государя. За поимку каждого монаха чиновнику обещано повышение на три ранга. А простым гражданам выдается вознаграждение в пятьдесят лян. Не то что монах, всякий, у кого острижены волосы или есть плешь, не сможет уйти отсюда. Эта страна кишит соглядатаями и шпионами. Никакие хитрости и уловки не помогут выбраться отсюда. Выхода нет: приходится мириться со своей участью и страдать.
– Тогда вам лучше умереть, – сказал им Сунь У-кун.
– Многих уже нет в живых, отец родной, – отвечали монахи. – Нас здесь, вместе с теми, кого изловили и привели еще со всех концов страны, было более двух тысяч человек. Семьсот умерло: кто от страданий, кто от жары, некоторые от холода и голода. Человек восемьсот покончили с собой. Сейчас осталось пятьсот человек, которым не удалось умереть.
– Как это понимать? – спросил Сунь У-кун.
– У кого веревка оборвалась или нож оказался тупым, на некоторых яд не подействовал, – отвечали монахи. – Были такие, которые бросались в реку, а их течением выносило на поверхность.
– Но вы должны быть счастливы, что небо ниспослало вам долголетие, – сказал Сунь У-кун.
– Отец ты наш, – с горечью молвили монахи. – Ты не так выразился. Вернее было бы сказать, что небо обрекло нас на вечные муки. Три раза в день нас кормят жиденькой кашицей из самого низкосортного пшена. Ночуем мы прямо здесь, на отмели, под открытым небом. Духи стерегут нас.
– Какие там духи? Просто вы так устаете за день, что ночью вам снятся черти, – сказал Сунь У-кун.
– Нет, это не черти, – возразили монахи. – Это духи тьмы и света Лю-дин и Лю-цзя и духи храма – хранители учения Будды. С наступлением ночи они появляются для того, чтобы не дать никому из нас умереть.
– Ничего разумного я в этом не нахожу, – заметил Сунь У-кун. – Им следовало бы помочь вам поскорее умереть и попасть на небо.
– Они говорят нам, – ответили монахи, – чтобы мы не стремились к смерти, а стойко переносили выпавшие на нашу долю страдания, так как вскоре из Восточной земли сюда придет Танский монах – Лохань, идущий на За пад за священными книгами. У этого монаха есть ученик Великий Мудрец, равный небу, который обладает великой волшебной силой. У него верное сердце, он борется с несправедливостью, помогает каждому, кого постигло несчастье, призревает вдов и сирот. Вот духи и велели нам ждать этого Мудреца. Они сказали, что он уничтожит даосов и вернет нам нашу былую славу, а также наши монастыри.
«Видно, я все же обладаю кое-какими способностями, – выслушав монахов, улыбнулся Сунь У-кун, – раз о моем прибытии духи заранее оповещают».
Тут он быстро повернулся и, простившись с монахами, пошел к городским воротам, ударяя в барабан.
– Ну, нашли своего родственника? – спросили даосы, когда он подошел к ним.
– Они все мои родственники, – отвечал Сунь У-кун.
– Откуда же у вас так много родственников? – рассмеялись даосы.
– Сто из них – соседи с левой стороны, другие сто – с правой, – сказал Сунь У-кун. – Еще сто – друзья по отцу и сто – по матери. А остальные сто – побратимы. Освободите их, и тогда я пойду с вами в город. Иначе ни за что не пойду.
– Ты, видно, рехнулся, – сказали даосы, – и несешь какую-то чепуху. Этих монахов правитель отдал нам, чтобы они нас нас работали. Если бы даже мы и решились освободить одного или двух, так прежде мы должны были подать нашим учителям официальную бумагу о том, что эти люди больны, а потом уже сообщить об их смерти. Как же можно говорить о том, чтобы освободить их всех! Это совершенно невозможно, совершенно! Мы не посмеем сделать этого не только потому, что останемся без слуг, но также и потому, что навлечем на себя гнев правителя, который часто сам проверяет нас здесь.
– Значит, не хотите освободить их? – спросил Сунь У-кун.
– Не можем, – отвечали те.
Сунь У-кун еще дважды повторил свою просьбу и, получив отказ, рассвирепел, вытащил из уха свой посох и, помахав им против ветра, произнес заклинание. Посох тотчас же стал толщиной с чашку. Тогда, размахнувшись им, он ударил даосов по головам, и те рухнули на землю. Черепа их раскололись, мозг брызнул в разные стороны.
Монахи, издали наблюдавшие за Сунь У-куном, побросали свои тачки и, подбежав к нему, закричали:
– Ой, горе! Ой, беда! Ведь ты убил самых близких людей правителя!
– Кто же они такие? – спросил Сунь У-кун.
