– Да так... – сказал парторг, отечески улыбаясь.
Когда я вернулся на кафедру, там уже на каждом углу говорили, что меня посылают в Африку. Слухи передаются со скоростью света. Это установили еще до Максвелла.
И действительно, меня, как это ни парадоксально, стали посылать в Африку. Посылали меня долго, месяцев шесть. Политехнический институт в Бризании в это время бездействовал. Так я понимаю.
Меня приглашали, я заполнял анкеты, отвечал на вопросы, учился искать на карте Бризанию и повышал идейный уровень. Он у меня был низковат.
Через шесть месяцев я научился правильно находить Бризанию на карте. Она помещалась в центре Африки и занимала площадь, которую можно было накрыть двухкопеечной монеткой.
На кафедре мнения относительно моей командировки разделились. Гена говорил, что я оттуда привезу автомобиль, а Рыбаков утверждал, что меня съедят каннибалы. Ни то, ни другое меня не устраивало. Я представил себе, как буду тащить из самой середки Африки, через джунгли и саванны, этот несчастный автомобиль, и мне стало плохо. Пускай уж лучше меня съедят.
Благодаря всей этой канители, я стал читать газеты. Про Бризанию писали мало. Все больше ссылаясь на агентство Рейтер. В Бризании была демократическая республика. Во главе республики стоял император. Таким образом, это была монархическая республика. Она шла к социализму, только своим путем.
Я все еще слабо верил, что попаду туда. Это событие казалось не более вероятным, чем появление пришельцев. Всегда в последний момент что-то должно помешать. Землетрясение какое-нибудь или происки реакции. Или вдруг выяснится, что никакой Бризании нет, а это просто очередная утка агентства Рейтер.
Чтобы не волновать жену, я ей ничего не говорил. Только когда мне дали международный паспорт, где в отдельной графе были указаны мои приметы, я показал его жене.
– Еду в Африку, – сказал я. – Вернусь через два года.
– Неостроумно, – сказала жена.
– Я тоже так считаю, – сказал я.
– Лучше бы пошел в булочную. В доме нет хлеба.
– Теперь придется к этому привыкать, – сказал я. – Некому будет ходить за хлебом. Я буду присылать вам бананы.
– Не прикидывайся идиотом, – сказала жена.
И тут я выложил паспорт. Жена взяла паспорт так, как описал поэт Маяковский. Как бомбу, как ежа и как еще что-то. Она посмотрела на мою физиономию в паспорте, сверила приметы и села на диван.
– Слава Богу! – сказала она. – Наконец я от тебя отдохну.
– Ты не очень-то радуйся, – сказал я. – Возможно, я вернусь.
– К разбитому корыту, – прокомментировала она.
– Починим корыто, – уверенно сказал я. – Кроме того, я привезу кучу денег. В долларах, марках, фунтах и йенах.
– Дурак! – сказала она. – Йены в Японии.
Грамотная у меня жена! Даже не захотелось от нее уезжать. Но долг перед прогрессом человечества я ощущал уже в крови.
Да! Самое главное. Сюрприз, так сказать.
На последней стадии оформления выяснилось, что я поеду не один. Один я бы там заблудился. Со мною вместе отправляли Лисоцкого. А с нами ехал тот самый Черемухин, с которым я успел достаточно познакомиться за полгода. Черемухин был далек от науки, зато близок к политике. Он окончил институт международных отношений и рвался познакомиться с Бризанией. Черемухин знал очень много языков. Практически все, кроме русского. По-русски он изъяснялся кое-как.
Я всегда был убежден, что рыть яму ближнему не следует. А если уж роешь, то надо делать это умело, чтобы самому туда не загреметь. А Лисоцкий загремел. Он, видимо, немного переусердствовал, рекомендуя меня в Африку. В результате решили, что Лисоцкий имеет к Африке какое-то интимное отношение, и нужно его тоже отправить. Лисоцкий попытался дать задний ход, но было уже поздно. Тогда он сделал вид, что страшно счастлив. Он бегал по кафедре, ловил меня, обнимал за плечи и принимался планировать нашу будущую жизнь в Бризании буквально по минутам. Я уже с ним кое-где бывал вместе, поэтому слушал без восторга.
Наступило, наконец, время отъезда.
Маршрут был сложный. Прямого сообщения с Бризанией еще не наладилось. Черемухин сказал, что поедем синтетическим способом. Он имел в виду, что мы используем все виды транспорта. Черемухин и не подозревал, насколько он был близок к истине. Тогда он думал, что мы поедем так:
1. Ленинград – Москва – Одесса (поезд),
2. Одесса – Неаполь (теплоход),
3. Неаполь – Рим (автобус),
4. Рим – Каир (самолет),
5. Каир – Бризания (на перекладных).
– На каких это перекладных? – спросил я.
– Верблюды, слоны, носильщики... – сказал Черемухин. – Да не бойся ты! Язык до Киева доведет.
Между прочим, это были пророческие слова, как вы потом поймете.
– А какой там язык? – спросил я.
– На месте расчухаем, – сказал Черемухин.
Этот разговор происходил уже в поезде «Красная стрела» сообщением Ленинград – Москва. О душераздирающих сценах прощания с родными и близкими я распространяться не буду. Это легко представить. Чуть-чуть отдышавшись от объятий, мы, будущие бризанцы, сели в купе за столик и стали пить коньяк. Наш, армянский, за бутылку которого в Бризании дают слона с бивнями.
У Лисоцкого багаж был порядочный. Три чемодана.
У Черемухина один чемодан.
У меня, как всегда, портфель. В портфеле зубная щетка, полотенце, мыло, электробритва, белая рубашка на случай дипломатических приемов и еще одна бутылка коньяка для обмена. Мы ее выпили в районе Бологого. Лисоцкий иронически взглянул на мой портфель и заметил, что у меня, наверное, много денег, чтобы там все купить.
– На набедренную повязку хватит, – сказал я.
Одесса – Босфор
До Одессы мы доехали благополучно. В Москве нас еще раз проинструктировали, как себя вести во всех непредвиденных обстоятельствах. Включая сюда провокационные вопросы, вербовку и нападение стада носорогов на наш мирный караван. У Черемухина было очень ответственное лицо. У Лисоцкого испуганное. Я с трудом удержался от идиотских вопросов.
Ну, до Одессы все ездили, поэтому я об этом рассказывать не буду. А вот попасть южнее Одессы удавалось уже немногим. Так что я начну с момента, когда мы пересекли государственную границу. Первый раз мы ее пересекли в таможне. Как я и предполагал, один из чемоданов Лисоцкого пришлось тащить мне. В нем были разговорники на разных языках.
Второй раз мы пересекли границу в море. Теплоход был туристский. Он совершал круиз вокруг Европы. Все ехали в круиз, кроме нас. Теплоход назывался «Иван Грозный». Мы с Лисоцким стояли на корме и смотрели на удаляющийся берег. Глаза у нас были влажными. Мы прощались надолго, поэтому старались вовсю. Туристы переживали прощание поверхностно.
«Иван Грозный» дал важный гудок и стал уверенно пересекать Черное море.
Тут прибежал Черемухин. До необычайности деловой.
– Я нашел человека, который был в Бризании! – сказал он по-португальски. Потом хлопнул себя по лбу, изображая рассеянность, и перевел. По-моему, он просто демонстрировал, что он полиглот. А нам все равно. Я, например, португальского от хинди на слух отличить не могу. Так что он старался зря.
Черемухин схватил нас под руки и потащил куда-то вниз. Мы стали спускаться в котельную. То есть в машинное отделение. Какой-то человек с нашивками на рукаве пытался нас остановить, но Черемухин что- то ему показал и громко прошептал на ухо:
– По разрешению капитана!
