воскликнул:
– Хоть я и стар и глуп и с моей стороны было бы дерзостью слагать стихи после вас, я все же попытаюсь:
Высокомерен я и горд, зовут меня Цзин-цзе,Сам славный Чунь и дивный Цзы уступят мне в красе,И по сравнению со мной юнцы – деревья все.В ущельях горных на сто чжан ложится тень моя,Она струится, как ручей, и вьется, как змея,Питает мощь моих корней бессмертная земля.Дружу я с небом и с землей. Сегодня, как и встарь,Пошлет мне солнце жаркий луч, луна зажжет фонарь,Как прежде, светел и пахуч смолы моей янтарьМеня печалью не гнетет веков прошедших ряд,И дождь люблю я, и росу, и непогоде рад,Мне ветер мил, он мне всегда, в любой невзгоде – брат.Но красоты не сохранить, когда начнешь стареть:Когда угаснет блеск листвы, коры угаснет медь,Кто скажет надо мной «увы» – на это мне ответь. – Начало у этого стиха очень бодрое и мужественное, – сказал Гун Чжи-гун, – каждая строка связана с другой, но в последних двух строках ты чересчур себя принизил. А в общем недурно, очень даже недурно! Я тоже хочу попробовать сложить стих под стать твоему, хоть и стар и несмышлен.
С этими словами он начал:
Тебя я выслушал – теперь внемли моим речамЯвляю я прекрасный вид внимательным очам,Когда свет лунный серебрит мой купол по ночам…Когда, бессонный, в тишине несу я свой дозор,Средь преисполненных красы величественных гор,Когда алмазами росы блистает мой убор,Благоухание мое разносится вокруг,Бесшумно пашет облака великий звездный плуг,И на меня издалека глядит луна – мой друг.Сам царь пернатых свой полет стремит под сень мою,Я каллиграфам четырем всегда приют даю,Я охраняю дивный храм – ему стихи поюПод эту песнь священный храм благие видит сны,Я этой песней славлю всех, что в мир сей рождены,И пору радостных утех – пришествие весны. Лин Кун-цзы рассмеялся и стал расхваливать его:
– Хороши стихи! Очень хороши! – молвил он. – Вот уж, действительно, как говорится: «Они сверкают так же ярко, как луна в небе». Где уж мне, старому, сочинить такие стихи? Но все же неловко пропускать свой черед. Дай-ка и я попробую сочинить что-нибудь.
– И он прочел:
Пригоден мой могучий ствол для балок и стропил,Где человек своим трудом под песню звонких пилВозводит новый прочный дом – там дорог я и мил.Опора государя – Друг, не лицемер, не льстец,Опора дома – из стволов положенный венец.Как друг вхожу под каждый кров, как к сыновьям – отец.Дыханье уст моих бодрит и освежает грудьТого, кто в жаркий летний день, оставив трудный путь,Войдет в мою густую тень от зноя отдохнуть.Существованию моему положен долгий срок,В подземном царстве мощь корней моих берет исток,Уходит в небо ширь ветвей, настолько я высок.Я красотою не кичусь, мой гордый вид суров,И потому не нахожусь средь редкостных цветов,Среди изнеженных дерев причесанных садов. – Ваши стихи, уважаемые братья, право, очень изысканны и совершенны, – сказал Фу Юнь-соу. – Я не гожусь: слаб здоровьем, да и таланта нет у меня. Но вы просветили мое невежество и заразили своим примером. Так и быть, я тоже что-нибудь придумаю, только прошу вас, не смейтесь!
И Фу Юнь-соу сложил стихи:
Запечатлел я на века все рукописи Хань.В садах Циао был славен я, в долине ВэйчуаньМоим достоинствам, друзья, все отдавали дань.Среди людей мой древний род доныне знаменит,Ведь вид мой долгие года все взоры веселит,Моя зеленая листва всегда свой цвет хранит.Не страшен мне сырой туман и гибельный мороз,Седому времени меня скрутить не удалось,И надо мною может лить немало горьких слезЦарица Э – им не смочить упругого ствола,Коль влаги не приемлет он, как добродетель – зла!(Невнятен ей и лести звон и зависти хула).С тех пор, что мир покинул сей достойный Цзы-ю,Немного у меня друзей, но радость познаю –Художникам и мудрецам дарить красу свою. – Ваши стихи, – прочувствованно сказал Танский монах, – поистине замечательны! Что ни слово, будто фениксы вылетают из ваших уст, словно жемчуга изо рта рассыпаются! К ним ничего не могли бы добавить ни Цзы Ю, ни Цзы Ся. Я весьма благодарен и признателен вам за проявленное ко мне внимание, но время уже позднее, а я не знаю, где ожидают меня трое моих спутников-учеников, потому не смею дольше оставаться. Позвольте мне на этом распрощаться с вами. Я унесу с собой чувство безграничной любви к вам. Прошу вас только указать мне дорогу, уважаемые старцы!
– Ты не беспокойся! – засмеялись старцы. – Для нас встреча с тобой – самое знаменательное событие за целое тысячелетие. К тому же сейчас такая чудная погода, ночь хоть и глубокая, зато от луны светло как днем. Посидим, пока не наступит рассвет, а тогда мы проводим тебя через горы, и ты наверняка встретишься со своими уважаемыми спутниками!
В этот момент снаружи показались две девушки-служанки в темных одеждах, с фонарями из красного шелка, а за ними красавица – волшебная фея. Она вертела в руках цветок абрикоса и с легкой усмешкой вошла в помещение. Хотите ли знать, читатель, как она выглядела? Вот послушайте:
Подобны звездам ласковые очи,Двум полумесяцам подобны бровки,А волосы на маленькой головкеНежнее шелка и темнее ночи.Приспущены узорные чулочки –Их видом невозможно не плениться:На туфлях островерхие носочкиИзогнуты, что клюв у хищной птицы.Разбросаны цветы и листья сливыПо платью бледно-розового цвета,Поверх – доспехи легкие надетыИ облегают стан ее красиво.Она стройней, бесспорно, и милееЦзюй-цзи самой и девушек Тяньтад:Ее лицо и без румян алееЗари, что светит, утро возвещая. Четверо старцев при виде волшебной феи встали и вежливо спросили ее:
– Откуда пожаловала, фея Абрикосов?
Красавица поздоровалась со старцами, пожелав им счастья и благополучия, а затем сказала:
– Я узнала, что у вас здесь дорогой гость, с которым вы вместе пируете, а потому и пришла. Осмелюсь просить вас провести меня к нему.
Гун восемнадцатый, указывая рукой на Танского монаха, сказал:
– Вот он, наш дорогой гость! И вести вас никуда не нужно!
Танский монах склонился в поклоне, не осмеливаясь произнести ни слова:
– Подать сюда чаю, живей! – крикнула красотка.
Сразу же появились еще две молодые девицы в желтых одеждах, которые несли красные лаковые подносы. На подносах были установлены шесть чашек из тонкого фарфора с диковинными плодами. На плодах лежали ложечки. Кроме того, девушки принесли с собой большой железный чайник в светлой
