Однако чародей-отшельник не отличал добра от зла. Он продолжал махать крючком, а затем неожиданно хлестнул Сунь У-куна крючком по ногам. Но тот успел подскочить и бросился на отшельника с криком: «Стой! Не уйдешь!» Не успел чародей опомниться, как Сунь У-кун одним ударом сшиб его с ног. Тогда Великий Мудрец вырвал у него волшебный крючок, разломал его пополам, а затем еще раз на четыре части. Швырнув их наземь, он закричал на отшельника:
– Скотина ты этакая! Будешь еще безобразничать?
Дрожа от страха и превозмогая стыд, отшельник молчал. Тогда Сунь У-кун громко расхохотался, вскочил на облако и улетел. О том, что произошло, сложены стихи:
На благодатном луче Великий Мудрец быстро догнал Ша-сэна. Радостные и довольные тем, что удалось раздобыть чудодейственной воды, они вернулись в селение и на облаке спустились вниз.
Чжу Ба-цзе с нетерпением ожидал их, прислонившись к притолоке. Он громко стонал. Живот его стал еще огромнее. Сунь У-кун подкрался к нему и спросил:
– Ну, когда тебе родить, Дурень?
Чжу Ба-цзе вздрогнул от неожиданности.
– Не надо так шутить, брат мой, – проговорил он. – Принес водицы?
Сунь У-кун хотел было еще посмеяться над Дурнем, но тут подошел Ша-сэн:
– Принесли воду, принесли! – со смехом возвестил он.
Танский монах, превозмогая боль, принялся благодарить:
– Сколько хлопот я причинил вам, братья мои, – говорил он, извиняясь.
Женщины тоже обрадовались и, не переставая кланяться, – говорили:
– О бодисатва! Вот уж поистине редко встретишь таких людей!
Одна из женщин поспешно достала маленькую фарфоровую чашечку с рисунками, зачерпнула полчашечки воды и подала Танскому монаху.
– Возьми, почтенный наставник! – проговорила она. – Пей потихоньку: как только допьешь, так сразу же плод растворится.
Чжу Ба-цзе перебил ее:
– Что мне чашечка, давайте всю бадью, я разом выпью.
– Ты что? – всполошилась женщина. – Разве можно? Ты меня до смерти перепугал! Ведь если выпить целую бадью, то все нутро и кишки растворятся.
Чжу Ба-цзе испугался и перестал шуметь, скромно испив пол чашечки чудодейственной воды.
Прошло времени ровно столько, сколько требуется, чтобы съесть плошку горячей пищи, и животы у обоих стало сводить от боли. Послышалось громкое урчание, раза три, а то и больше. После этого Чжу Ба- цзе не удержался, и у него полило и спереди и сзади. Танский монах собрался было удалиться в укромное место, но Сунь У-кун остановил его:
– Наставник! Не выходи на двор, не то тебя ветром продует и схватишь послеродовую горячку.
Женщина поспешно принесла два чистых ведра и предложила обоим воспользоваться ими для своих нужд.
Прошло немного времени, обоих пронесло по нескольку раз, и тогда лишь боль утихла, а животы опали.
Женщина сварила жидкий рисовый отвар и дала больным поесть.
– Тетушка! – сказал Чжу Ба-цзе – Я совершенно здоров, и мне этот отвар ни к чему. Ты лучше согрей воды и дай мне обмыться, а то стыдно садиться к столу в таком виде.
Тут Ша-сэн начал отговаривать его:
– Брат мой! Нельзя тебе мыться. В течении месяца после родов не следует мочить тело, а то можно заболеть.
Чжу Ба-цзе стал возражать:
– Да разве это роды? Просто выкидыш, – говорил он, – чего там бояться? Хоть бы грязь смыть.
Тем временем женщина согрела воды и обмыла обоим пострадавшим руки и ноги. После этого Танский монах выпил две чашечки рисового отвара, а Чжу Ба-цзе одним духом проглотил плошек десять, а то и больше, и все просил прибавки.
Сунь У-кун стал подсмеиваться над ним:
– Нечего тебе объедаться, обжора ты этакий! Меньше ешь, а то опять у тебя брюхо станет похожим на мешок с песком!
Однако Чжу Ба-цзе не обращал внимания.
– Ничего, ничего! – говорил он, уплетая за обе щеки. – Чего мне бояться, я ведь не свинья-матка!
