Путешествие на Запад. Том 3

– Тот, что стоит у входа на станцию, перед столиком, и одет, как благородный господин, – отвечала советница.

Государыня метнула в него взгляд, подобный взгляду феникса, насупила свои роскошные брови, затем снова оглядела его с ног до головы и тогда только убедилась, что перед ней человек незаурядный.

Могло ль не покорить его обличье
Красавицу? Прекрасные черты,
Исполненные мужества, величья,
Спокойной и суровой красоты,
Влекли к себе и мысли и сердца!
Взирать была готова без конца
Прелестная невеста из Силяна
На свет, идущий от его лица,
На взлет бровей и на румянец рдяный,
На алые, пленительные губы,
На белым серебром сверкающие зубы,
На ясный блеск его живых очей,
На темя гладкое, на лоб крутой, широкий –
Известный признак мудрости глубокой…
Приятен был и звук и смысл его речей,
Не менее, чем вид, и юный и пристойный;
Ее ума и прелести достойный
Лишь он один под пару будет ей!

Сердце государыни запылало от страсти. Она уже не могла подавить в себе нахлынувшие на нее желания и, приоткрыв свой вишнево-алый ротик, позвала:

– О брат великого Танского императора! Что же ты медлишь, почему не занимаешь свое место в колеснице, чтобы вступить со мною в счастливый брак?

От этих слов Танский монах покраснел до ушей и, испытывая жгучий стыд, не осмеливался поднять голову.

Рядом с ним стоял Чжу Ба-цзе и, выпятив свое свиное рыло, маслеными глазками смотрел на государыню, а она и в самом деле была хороша собой. Вот послушайте, какие про нее стихи сложены:

Бровки ее блестят, словно крылышки пташки малой,
Лоснится кожа ее, будто смазанная салом,
С персиковым цветком схож ее лик нежно-алый,
Скрытый, как тучкой луна, узорчатым опахалом,
Узел тяжелый волос красивым шнурком золотистым
В три переплета красавица перевязала.
В узел этот продела бронзовые спицы,
С шишечками из яшмы, жемчуга и опала,
Шелк одеянья ее, словно вода, струится.
Брошена на плечо перевязь цвета коралла.
Голубизна речная в светлых очах таится…
Может ли с ней Си-ши пленительная сравниться,
Иль Чжао-цзюнь, прославленная царица,
Чья красота подобной себе не знала?
Стан ее гибче ветви плакучей ивы,
Легкость походки ее у всех вызывает зависть,
Ножки ее малы, как священного лотоса завязь,
И, как побеги бамбука, руки нежны и красивы.
Людям простым она гостьей небесной казалась,
Обликом светлым своим и одеждою прихотливой,
Словно с девятого неба на землю решила спуститься,
Где красота ее яркой звездою сияла!
Можно ли видом подобным и прелестью небывалой,
Пусть лишь однажды узрев их, на веки веков не плениться?

Дурень, разглядев все прелести государыни, не мог удержаться от восторга. Изо рта у него потекли слюнки, сердце забилось, весь он как-то размяк, и ему казалось что он тает, словно снежный лев у жаркого костра.

Менаду тем государыня подошла к Танскому монаху, взяла его за руку и нежным голосом проговорила:

– О, брат императора! Прошу тебя сесть в колесницу. Мы отправимся с тобой во дворец, в зал Золотых колокольчиков, и там обвенчаемся.

Несчастный Танский монах дрожал всем телом и едва держался на ногах, словно пьяный или безумный.

Сунь У-кун, находившийся рядом, подбадривал и наставлял его:

– О мой учитель, нельзя быть столь застенчивым. Прошу тебя, прими предложение государыни и займи место в колеснице. Надо поскорее выправить подорожное свидетельство. Останешься здесь, а мы отправимся за священными книгами.

От волнения Танский монах не мог произнести ни слова. Он погладил Сунь У-куна, и слезы брызнули у него из глаз. Однако Сунь У-кун быстро проговорил:

– Учитель! Не надо огорчаться! Такое счастье редко кому выпадает на долю! Чего же еще желать?

Танскому монаху ничего не оставалось как последовать совету Сунь У-куна. Он незаметно смахнул слезы и, притворившись веселым, приблизился к государыне и…

За руки взявшись, пошли они вместе,
Вместе в златую взошли колесницу…
Праведник горькою думой томится,
Думы его – не о милой невесте.
Всею душою он к Будде стремится,
Брак для него – лишь позор и бесчестье…
Мысли иные тревожат царицу:
С тем, кто быть должен ее господином,
Хочет прекрасная девушка слиться
В нежности равной и в страсти единой;
Думы монаха в Линьшане витают,
В крае, где Будда благой обитает.
От нетерпенья невеста сгорает,
Мысли красавицы – только о муже,
Больше никто ей на свете не нужен.
В нежных речах своих, лжив и притворен,
Страсти неискренней мнимо покорен,
Он от нее свои чувства скрывает
Если с открытой душою мечтает
С ним она в мире прожить и согласье,
Радости с ним разделить и несчастья,
Он себе доли такой не желает –
Хочет монах избежать искушенья,
Чтоб не нарушить обетов безбрачья.
Жаждет она его ласки горячей,
Он же от ласк ее жаждет спасенья.
Хочется ей, чтобы день был короче,
Ждет не дождется красавица ночи,
Чтоб из невесты в жену превратился.
Он из сетей ее вырваться хочет,
Ищет путей, чтоб от девушки скрыться…
Так они едут вдвоем в колеснице,
И догадаться царица не может,
Что на уме у монаха таится,
Что его сердце и душу тревожит…

Все военные и гражданские чины, наблюдавшие, как их государыня села в колесницу плечом к плечу с Танским монахом, стали весело переглядываться и перемигиваться и, замыкая парадный выезд, проследовали обратно в город.

Тогда только Сунь У-кун велел Ша-сэну взять поклажу, а сам повел белого коня вслед за выездом. Чжу Ба-цзе побежал вперед и первым оказался у ворот терема Пяти фениксов. Там он поднял крик:

– Вы что же это, думаете так все обойдется! Нет, не надейтесь! Пока не будет угощения с вином, свадьба не состоится.

Все дворцовые служительницы насмерть перепугались и побежали к свадебному поезду жаловаться:

– О повелительница наша! У ворот двора стоит тот, с длинным рылом и огромными ушами, и орет, требуя угощения и вина.

Государыня прижалась к Танскому монаху, приблизила к его лицу щечку, нежную, как персик, раскрыла свой благоуханный ротик и вполголоса спросила: