дворника; чтобы сбросить раз и навсегда это ощущение, похожее на ощущение мухи, попавшей в паутину. Пирошников встал и решительно направился к двери. Одной рукой он стащил с гвоздя пальто незнакомца, другой сорвал свое, снова нацепил на гвоздь чужое и стал поспешно одеваться. Уже надев пальто, он сообразил, что есть еще и ботинки, и, найдя их, начал напяливать, причем испытывал страшное неудобство. Затем он выбежал в коридор и устремился к выходу. Повозившись с замком, он распахнул дверь и пустился бежать вниз по лестнице через две ступеньки, не обращая решительно никакого внимания на окружающее и лишь считая этажи. Черта с два!.. Лестница никаким образом не желала заканчиваться. Больше того, она стала еще злонамеренней, ибо Пирошников вскоре заметил, что на ней остался лишь один повторяющийся этаж с раскрытой дверью Наденькиной квартиры. Ничего не оставалось делать, как смириться и вернуться обратно в комнату, где мужчина занимался связываньем в узел каких-то тряпок, используя для этого скатерть со стола.
— Вы что-то забыли? — осведомился он.
Пирошников, тяжело еще дышавший от беготни по чертовой лестнице, ничего не ответил и, швырнув пальто на диван, сам плюхнулся туда же. При этом он выругался про себя последними словами. Незнакомец оставил свой узел и внимательно взглянул на Пирошникова.
— Послушайте, — проговорил он медленно, как бы раздумывая. — Да, я муж Надежды Юрьевны. Я обещал ей забрать кое-какие вещи. Но вы, ради Бога, не волнуйтесь. Я отсюда уже ушел. Вот так обстоит дело.
— Что? Какая Надежда Юрьевна? Да объясните мне все это! — в отчаянье закричал Пирошников.
— Это Наденька, ну, Наденька же, вспомнили? — участливо, почти ласково отвечал незнакомец.
— Вспомнил, — мрачно сказал Владимир. — А дверь где?
— Какая дверь?
— На улицу дверь! Из подъезда дверь! Наружу дверь! — отчетливо, как глухому, прокричал ему Пирошников.
— Она внизу и есть, — все более недоумевая, отвечал бестолковый муж.
Но, ответив так, он вдруг с приступом еще более сильного любопытства посмотрел на молодого человека — и смотрел так с минуту. Закончив свои наблюдения и придя, по всей вероятности, к какому-то выводу, он придвинул к себе стул, сел на него и только потом спросил, как спрашивает врач, уверенный уже в своем диагнозе:
— Что, лестница?
Пирошников кивнул. Наденькин муж присвистнул тихонько, а Владимир, как ни был взволнован и расстроен, отметил про себя, что, слава Богу, не все еще потеряно. Он-то уж почти готов был поверить в собственное помешательство, но вот нашелся еще один человек, знающий про лестницу и собирающийся даже нечто о ней рассказать.
И действительно, Наденькин муж, еще раз испытующе взглянув на Пирошникова, начал говорить:
— Значит, и вы тоже?.. Так-так-так… Это забавно. Простите, я сам это пережил когда-то и понимаю, что для вас это отнюдь не забавно. — Тут он усмехнулся, подняв глаза к потолку. — Тогда давайте познакомимся.
Они познакомились, причем выяснилось, что Наденькин муж носит фамилию Старицкий, а зовут его Георгий Романович. Не забыл он и упомянуть, что является кандидатом филологических наук.
Георгию Романовичу было на вид под сорок. Он выглядел, что называется, солидно, чему способствовали безукоризненный костюм с крахмальной сорочкой, впрочем отнюдь не выделяющийся цветом или покроем, и манера в разговоре закатывать глаза, как бы читая некий текст, написанный на внутренней стороне лба.
Он начал рассказывать. Рассказ содержал в себе краткую историю появления Георгия Романовича в этом доме и в данной комнате при обстоятельствах, весьма сходных с нынешними приключениями Пирошникова.
Различие заключалось в том, что Георгий Романович попал на злополучную лестницу по своей воле и вполне сознательно, ибо в этом доме и именно в этом подъезде проживал, да и теперь проживает профессор Н., которому в то памятное утро нес свою только что оконченную диссертацию специалист по прозе прошлого века Георгий Романович Старицкий.
Бывают же казусы на свете! Представьте себя молодым и преуспевающим ученым, только что изучившим до ниточки творчество великого писателя и, более того, написавшим об этом творчестве труд страницах на двухстах; представьте ваше удовлетворение по сему поводу; представьте, наконец, момент, когда вы с душевным трепетом несете эти двести страниц на высший суд профессора, как вдруг вас хватает и крутит какая-то идиотская лестница, начисто сметающая все ваши представления о реальной действительности. Вы тычетесь, как котенок, в различные двери, однако нужной не находите; вы подозреваете, что ошиблись этажом, и спешите подняться выше, потом еще выше — Господи! насколько же высоко можно подняться?.. Лестница уже держит вас мертвой хваткой, так что со страха слабеют руки, дотоле крепко державшие портфель с драгоценной диссертацией, а частые стуки сердца подступают к самому горлу.
— Я первым делом подумал о перенапряжении последних дней, — продолжал Георгий Романович, — постарался взять себя в руки и позвонил в первую попавшуюся квартиру. Я рассчитывал найти телефон и вызвать медицинскую помощь. Мне открыла женщина, которая, выслушав мою просьбу позвонить и жалобу на недомогание, сказала, что телефона в квартире нет. А я в этот момент действительно почувствовал себя очень и очень плохо. Кружилась голова, во рту пересохло, ноги дрожали…
Наденькин муж вздохнул, заново переживая тот ужасный миг, и сделал паузу, во время которой пробарабанил пальцами по столу.
— Но тут подошла Наденька. Она как раз возвратилась с ночного дежурства. Женщина в двух словах объяснила ей ситуацию, и Наденька, сказав, что она медсестра и может оказать помощь, ввела меня в квартиру, а потом в свою комнату. И здесь, стыдно признаться, силы меня покинули, и я упал в обморок. Да, в самый что ни на есть пошлый девичий обморок! Очнулся я от запаха нашатыря. Тело было как ватное. Наденька хлопотала, я заявил, что мне нужно идти, тогда она вызвалась проводить меня до такси… И что бы вы думали?
Георгий Романович победительно взглянул на Пирошникова, который был весь внимание, и продолжил рассказ. По его словам, присутствие Наденьки на лестнице ничуть положения не изменило. Когда они шли рядом, лестница продолжала свои фокусы, а лишь только Наденька отрывалась от Старицкого и достигала выхода, Георгий Романович терял ее из виду и никак не мог к ней приблизиться, хотя голос слышал отчетливо. Пришлось вернуться в комнату…
По мере того как рассказчик приближался к развязке, Пирошников испытывал все большее нетерпение. Две вещи волновали его: во-первых, каким образом Георгию Романовичу удалось-таки вывернуться из этого дурацкого положения и обрести прежнюю свободу, а во-вторых, как много времени он на это затратил?
— Я остался жить у Надежды Юрьевны, — несколько даже скорбным тоном продолжал кандидат наук. — Через некоторое время она стала фактической моею женой, хотя мы не прекращали попыток выйти из этого дома.
— А почему вас не разыскивали? — спросил Пирошников подозрительно. — Почему милиция, например, вас не выселила?
— Отсюда нельзя выселить, — веско проговорил Старицкий. — Отсюда можно уйти.
— Но как же? Как? — вскричал молодой человек.
Старицкий коротко и благодушно рассмеялся. Его житейская опытность и в особенности опыт, связанный с лестницей, давали ему несомненное преимущество.
— Видите ли, молодой человек… Есть много различных способов выйти отсюда. Можно, например, спуститься сейчас по лестнице — и вы на улице. Вы пробовали, этот способ вам не подходит, не так ли?
Пирошников уже почти с ненавистью смотрел на бывшего Наденькиного мужа.
— Можно прыгнуть из окна, но, сами понимаете, это не выход. Вот между этими, так сказать, крайними случаями лежат все другие возможности.
Георгий Романович скрестил руки на груди, откинувшись на спинку стула. По всей вероятности, он
