– Ксения, вызывай милицию! Быстро! Я их подержу!
– Что случилось?! – откуда-то женский крик.
В общем, переполох. Прибежала тетенька, заголосила, потом она принялась по телефону милицию вызывать. Дядька нас сторожит, жена в трубку объясняет, что у них в шкафу завелись преступники из Японии… Девочку они, слава богу, увели в другую комнату.
Вскоре приехали милиционеры, осмотрели шкаф с одеждой, спросили, откуда мы взялись. Я сказал, чтобы они позвонили в Министерство иностранных дел. Что там про нас знают.
– Ладно, поехали в отделение, – лейтенант вздохнул. – Покою нет от этих неформалов.
Очень обидно мне стало. Почему-то казалось, что на Родине должны цветами встретить. Ведь мы с победой вернулись. ПИНГВИН снова наш, и можно спокойно хранить планету! А тут опять разборки начинаются!
– Смываться будем, – шепчу Катьке. – Не отходи от меня.
А сам уже дудочку в кармане настраиваю на отклонение гравитации. Вывели нас во двор. Стоит милицейская машина. Нас подвели к ней сзади, стали дверцу открывать. И тут я достал дудочку, Катька сделала ко мне шаг, и я свистнул.
Мгновенно вокруг нас с Катькой возник светящийся шар. Мы оторвались от земли и в этом шаре поплыли.
– Стой! – лейтенант закричал.
Но было уже поздно. Мы поднимались все выше. Милиционеры задрали головы, у них даже фуражки попадали – мы были на уровне восьмого этажа.
Приятно лететь в невесомом шаре! Правда, страшновато немного. Внизу дворы и улицы, дома, деревья, а ты плывешь, как семечко одуванчика по ветру, и светящийся мир слегка потрескивает электричеством.
– Куда полетим? – спросила Катя.
– Летим к Дмитрию Евгеньевичу. Надо все разузнать, – сказал я и направил кончик дудочки к Петроградской стороне, а мы в этот момент над Васильевским островом летели. Мимо нас проплыл золотой ангел на шпиле Петропавловской – вблизи он оказался огромным. Я направил кончик дудочки вниз, и мы приземлились в парке вблизи памятника «Стерегущему».
В парке было пусто и темно. Мои часы с телевизором показывали половину девятого вечера.
Глава 17. Разговор с историком
Дмитрий Евгеньевич чуть не прослезился, когда нас увидел. Засуетился, пальтишко с Катьки снимает.
– Дети вернулись… – бормочет. – Счастье-то какое! Я так за вас волновался. Живы-здоровы… И с ПИНГВИНом…
Он проводил нас в кабинет, крикнул жене и дочери, чтобы нас покормили быстренько. В кабинете поставил перед ПИНГВИНом книгу «Наполеон Бонапарт», чтобы птицу подпитать информацией. Нас с Катькой на диван усадил.
– Ну рассказывайте! Здесь ходят дикие слухи.
А жена с дочкой уже котлеты несут с макаронами, чай, бутерброды с сыром… Мы с Катькой как накинемся! Давно нормальной еды не видали. В Японии все крабы да кальмары.
– В общем, все в порядке, – говорю я, а сам жую. – Японцы отнеслись к нам неплохо, хотя и пытались купить с потрохами…
– Вот-вот! Этого я и боялся! – воскликнул Дмитрий Евгеньевич.
– Но мы не поддались и удрали! – сказал я.
– Они со мной тоже долго беседовали, чтобы я на Бепса повлияла, – вдруг призналась Тимошина.
– Что же ты им отвечала? – заинтересовался историк.
– Я сказала, что лучше у себя дома в бетонной трубе сидеть, чем у них в Японии – в видеобаре!
– Это ты правильно, Катюша… Хотя и дома лучше было бы не в трубе сидеть. Надоели эти трубы… – проворчал Дмитрий Евгеньевич. – Давайте-ка рассказывайте подробно. С самого начала.
И я ему рассказал с самого начала: и про сад камней, и про отель, и про пресс-конференцию…
Смотрю, у нашего Дмитрия Евгеньевича глаза опять стали влажными. За платком в карман полез.
– Я читал твои слова в «Морнинг стар», – говорит. – Это газета английских коммунистов, я ее регулярно читаю. Порадовался за тебя. Действительно, дело это новое – планету хранить. Не грех и поучиться…
– А в наших газетах печатали? – спрашиваю.
– Нет пророка в своем отечестве, – опять вздохнул историк.
– Чего? – спросили мы с Тимошиной разом.
– Пока не видел, – сказал он.
Ну, я дальше рассказываю, как отправил домой Бубликова с Панасоником, японцам сцену попортил… Дмитрий Евгеньевич улыбается, головой качает. Я и про фирму «Тошиба» рассказал, как мы оттуда деру дали, и, наконец, как от милиции улетели.
– Вот мы и здесь, – говорю. – А у вас какие новости?
Дмитрий Евгеньевич нам поведал, что после нашего отлета в Японию трубы с пустыря убрали. Включая и ту, нами испорченную, из которой мы кусок прихватили. В школе со всеми беседовали – с учителями и ребятами: не имел ли я намерений бежать за границу. Когда узнали из японских газет, что мы с Тимошиной там, маму срочно попросили написать письмо в редакцию…
– А что я больной, ее тоже попросили написать? – спросил я.
– Нет, это она сама, – сказал Дмитрий Евгеньевич.
У меня на душе совсем муторно стало. Как представил, что опять придется всем доказывать, что я не верблюд… Ох-хо-хо…
Историк на часы посмотрел.
– Давно вы из Японии? – спрашивает.
– Часа не прошло, – говорю.
– Прекрасно. Давайте-ка по домам. Здесь, вероятно, еще не знают о вашем исчезновении из Токио. Но скоро узнают. Вам надо поговорить с родителями, пока не явятся из министерства, редакций и еще откуда- нибудь. Нужно родителей убедить.
– Как же их убедишь? – спрашиваю.
– Вот уж не знаю. Покажешь маме ПИНГВИНа, расскажешь обо всем. Должна же она понять, что у тебя такая миссия!
– Дмитрий Евгеньевич, пойдемте со мной. Вам она больше поверит, – взмолился я.
Историк насупился, помолчал.
– Боренька, вы должны меня понять, – он опять на «вы» перешел. – Вы уже не тот Боря Быстров, что были два месяца назад, когда впервые прилетел Марцеллий. Вы сделали первый шаг на пути к Хранителю. Вы сказали миру, как собираетесь нашу планету хранить. Вы сказали, что на ее звездном пути есть цель…
– Я это сказал? – испугался я.
– Да, именно так было написано в «Морнинг стар»… И вы хотели бы узнать эту цель. Вы показали миру, что вас не интересуют деньги, почести, райская жизнь…
– Когда я это показал? – испугался я.
– Ну вы же вернулись домой! – рассердился историк. – Вы вернулись к себе, и вам здесь тоже предстоит на каждом шагу доказывать истинность вашего призвания. И никакие поводыри вам не нужны!
– Дмитрий Евгеньевич, я не понимаю! Вы как-нибудь попроще! – взмолился я.
– Не могу я тебя за ручку водить! – опять рассердился историк. – Ступай к маме и действуй сам. И дальше сам! Сам! Понимаешь? Я могу тебе только что-то посоветовать, но ты сам должен решать – следовать моему совету или нет. Вот так.
Я задумался. Со стены смотрел на меня портрет бородатого старика, отца Дмитрия Евгеньевича, бывшего Хранителя планеты. И Пушкин, и Толстой, и Данте смотрели на меня со стен, будто чего-то ждали от меня.
Я встал.
– Катюша, иди домой, поговори с мамой. А я пойду к своим… Нам должны поверить.
