– Ну, с этим делом можно не торопиться, – сказал парень.
А лейтенант милиции, обдумывая планы мести, дошел по Пушкарской до скверика на углу улицы Ленина. И вправду, на детской площадке с деревянными домиками и горками стоял обрубок бревна в два обхвата со следами свежей резьбы. Судя по всему, неизвестные злоумышленники пытались вырезать человеческое лицо, но не успели. Из бревна торчал нос, а глаз смотрел на участкового инспектора с выражением неземной кротости.
«Надо дать команду дворникам, чтобы убрали», – отметил про себя Мулдугалиев и вернулся в свой кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.
Сведения выглядели так:
«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.
Год рождения – 1239 (по его же словам).
Место рождения – Фассия.
Национальность – не установлена.
Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».
Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.
Глава 2
Санька закончила шестой класс с двумя тройками – по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.
Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять – какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам – Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.
Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась – так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.
– Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, – посоветовала Кроша.
– Мама не разрешит. Она говорит, что на даче – воздух.
– А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! – придумала Кроша. – Запишись в отряд милосердия!
Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька – нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.
– Если уж милосердствовать, – говорила Санька, – то каждый день!
– Каждый день я не могу, – вздыхала Кроша. – У меня музыкальная школа.
И вот теперь, накануне отъезда в пансионат, Кроша со всей щедростью предложила свою старушку подруге.
– Я скажу Софье Романовне, что ее передали тебе. Будешь ходить, как договоритесь. Остальное время – твое, – сказала Кроша. – Твоя мама не станет возникать против милосердия.
– А если она узнает, что отряд на лето распущен?
– Откуда она узнает? Школа уже закрыта, Наталья Валентиновна в отпуске, – резонно возразила Кроша.
– А эта… Софья Романовна твоя… Что она заставляет делать? – закапризничала Санька.
– Что значит «заставляет»? – возмутилась Кроша. – Если «заставляет» – это уже не милосердие, а рабство! Ты должна сама! Ты теперь сестра милосердия…
– Ну, хорошо, – согласилась Санька.
Вечером того же дня Санька проверила маму на милосердие. Она так расписала немощь и болезни Софьи Романовны, что мама сдалась. Конечно, ей очень не хотелось, чтобы Санька летом болталась в городе одна, но Санька уверила, что отряд милосердия не даст ей скучать.
– Мы утром со старичками, а вечером дискотека!
– Лучше уж и вечером со старичками, – сказала мама.
Дедушка разворчался, вспомнил свое деревенское детство и зачем-то войну, но в конце концов тоже смирился. Против милосердия не попрешь.
Перед отъездом в пансионат Кроша повела Саньку к Софье Романовне. Они пришли на Гатчинскую улицу, во двор, где была навалена куча угля, и поднялись по грязной лестнице на четвертый этаж.
Кроша позвонила три раза. Дверь открыл парень лет двадцати в майке и в брюках. В руках он держал вилку. На вилку был насажен огурец.
– Софья Романовна дома? – спросила Кроша.
– Она умерла, – заявил парень и с хрустом откусил огурец.
– Как?! Я же у нее была месяц назад… – пролепетала Кроша.
– Угу, – кивнул он, жуя. – Две недели, как преставилась.
– Что сделала? – не поняла Кроша.
– В ящик сыграла, – пояснил парень. – Вы родственницы?
– Нет… Мы так… Спасибо…
Парень захлопнул дверь, и Кроша с Санькой бегом кинулись вниз. Они вышли со двора и молча дошли до скверика на углу улицы. Там уселись на скамейку и вздохнули.
– Она хорошая была? – спросила Санька.
– Не знаю, – сказала Кроша. – Постой, у нее же кошка жила! Аграфеной звали. Серенькая такая, гладкая…
– Пошли! – Санька поднялась со скамейки.
– Куда? – Кроша испуганно уставилась на Саньку.
– За Аграфеной.
На этот раз парень принял их совсем неприветливо. В руке он держал не вилку, а стакан с налитым в него красным вином.
– Ну, чего вы опять?! – закричал он.
– Мы за кошкой. У Софьи Романовны кошка была. Где она? – смело сказала Санька.
– А я почем знаю? Шастает где-то по квартире, жрать просит! – Парень пошел к дверям своей комнаты.
Санька первой вошла в квартиру, Кроша за ней. Кошку они нашли быстро. Она сидела в кухне под раковиной и вылизывала пустую консервную банку.
– Эта? – спросила Санька.
– Да.
– Пошли, Аграфена. – Санька сграбастала кошку, и они покинули дом на Гатчинской окончательно.
– Что же ты с ней делать будешь? – спросила Кроша, когда они прощались.
– Дрессировать, – сказала Санька. – Как Куклачев.
И подруги расстались. Кроша отправилась в Крым, а Санька, проводив маму в Углич, а дедушку на дачу, осталась одна с Аграфеной.
На душе у Саньки было муторно. А всему виной была мама. Уезжая, мама тоже решила проявить милосердие и оставила Саньке вязаный шерстяной жакет, почти совсем новый, чтобы Санька передала его Софье Романовне.
