– Вы в курсе того... – начал Ментихин, но Спиридонов прервал его движением руки.
– Знаю. Я за опрос.
– В таком случае я попрошу руководителей групп взаимопомощи подготовить бюллетени и урны для голосования, – сухо закончил заседание Светозар Петрович.
Голосование провели тем же вечером. Руководители групп взаимопомощи с импровизированными урнами, которыми служили баночки из-под растворимого кофе, обошли квартиры своих подъездов. В каждой ответственному квартиросъемщику предлагалось написать на бумажке одну из двух фамилий и опустить в урну. Заняло это около двух часов.
К полуночи в штабе вновь собралось Правление. Баночки были поставлены на стол Игоря Сергеевича. Рыскаль старался скрыть волнение. Когда же он посмотрел на старика Ментихина, то увидел, как резко обозначились склеротические жилки у того на щеках, как мелко дрожат пальцы. «Что же это? Стоит ли того?» – с тоской подумал майор, но отступать было поздно. Файнштейн открыл первую баночку и вынул бумажку.
– Ментихин, – прочитал он.
Завадовская, выполнявшая обязанности секретаря, поставила палочку на листе с фамилией председателя.
– Рыскаль... Рыскаль... Ментихин... – читал Файнштейн бесстрастным голосом.
Клара Семеновна исправно ставила палочки.
– «Нам, татарам, один...» – прочел Файнштейн, поперхнувшись.
– Что? – вскинулась Завадовская.
– Бюллетень недействителен, – поправился Файнштейн.
Подсчет голосов показал: Рыскаль получил голоса ста семидесяти пайщиков, Ментихин – восьмидесяти трех; двадцать семь бюллетеней оказались недействительными, в семи квартирах голосование не проводилось, ввиду отсутствия жильцов.
Файнштейн подчеркнуто официально зачитал итоги и повернулся к Рыскалю.
– Поздравляю вас, Игорь Сергеевич...
Майор отвернулся к углу, где стоял несгораемый шкаф. Члены Правления услышали странные звуки, похожие на кашель.
– Народ – он знает... – удовлетворенно проговорила Вера.
Минута слабости длилась недолго. Игорь Сергеевич обернулся к столу, где высоким ворохом навалены были мятые бюллетени, и, оперевшись костяшками пальцев на край, сказал:
– Благодарю за доверие. Заседание Правления назначаю на завтра, в девятнадцать ноль-ноль.
Таким образом в нашем кооперативе произошла смена власти с военной на гражданскую при том, что власть не изменилась.
Не успели члены Правления осознать происшедшее, как на пороге штаба показалась взлохмаченная старуха с блуждающими глазами. Это была соседка Ментихиных – Сарра Моисеевна.
– Товарищи, у моего соседа притон... – скорбно сообщила она. – Ви не поверите, но каждую ночь после двенадцати там собирается компания.
– Что за квартира? – спросил Рыскаль.
– Ви не поверите, но это квартира нашего уважаемого писателя, – сказала старуха.
Рыскаль нахмурился.
– Там ведь этот сейчас... родственник из Житомира. Пошли! – кивнул он мужчинам – Серенкову и Файнштейну.
В распахнутом дождевике он поспешил к четвертому подъезду. За ним браво шагали смертельные враги, а сзади ковыляла старушка-доносительница.
Рыскаль оставил сопровождающих у лифта и, подойдя к двери, прислушался. В квартире было тихо. Игорь Сергеевич несмело позвонил.
Ему открыл Лаврентий Родионович. Был он в белоснежном парике с буклями, парчовом камзоле, панталонах с застежками ниже колен и в изящных золоченых туфлях.
Майор окаменел.
– Лаврентий Родионович... Вы?
– Я, – кивнул тот, нимало не смущаясь.
– Простите, что я так поздно...
– Да, я ждал другого гостя, – подтвердил милорд.
– У вас прием? – майор насторожился.
– Ну, если хотите, можно назвать это так... Пожалуйста, – милорд жестом пригласил Игоря Сергеевича в комнату.
Майор вошел и остановился в дверях. Перед ним в комнате за круглым дубовым столом с бронзовым канделябром о семи свечах сидела компания из четырех человек. Блистали гранями тяжелые хрустальные бокалы с шампанским; бутылка темного стекла отбрасывала длинную тень по столу, рядом лежала пузатенькая разбухшая пробка – настоящая, из пробкового дерева. При виде майора сидящие за столом полуобернулись к нему, едва заметно изменив позы. Тени их на стенах и стеллажах замерли в четком графическом рисунке, будто наведенные углем. Более всего смутила майора нездешняя изысканность поз, на одежду он поначалу не обратил внимания. Спокойствие, достоинство, благородство читались в их осанках, в их точеных профилях на обоях. Другими словами, вид их никак не напоминал ни одно из застолий, с которым пришлось майору повстречаться на своем веку.
– Господа, разрешите представить. Игорь Сергеевич Рыскаль, комендант дома, в стенах которого мы имеем честь пребывать, – с легким полупоклоном в сторону Рыскаля произнес Лаврентий Родионович.
Рыскаль подобрался; ему вдруг неудержимо захотелось стать во фрунт, говоря по-старинному.
Он несмело обвел взглядом общество, на что собравшиеся отвечали ему сдержанными кивками, и отметил, наконец, что гости Лаврентия Родионовича одеты под стать хозяину. Один был в таких же буклях и зеленом камзоле, другой – в сюртуке со стоячим воротником и небрежно завязанным черным бантом, третий в тройке из серой мягкой шерсти и при галстуке с рубиновой булавкой, четвертый – во фраке. Лицо этого четвертого показалось майору мучительно знакомым, он готов был поклясться, что где-то видел это некрасивое смуглое лицо, обрамленное курчавыми черными бакенбардами, тонкий нос с чуткими крыльями ноздрей, чуть припухлые губы и неожиданно голубые глаза.
– Игорь Сергеевич, чему, так сказать, обязаны? – мягко спросил хозяин.
– Нет... все в порядке... простите, – пробормотал майор, пятясь назад в прихожую.
И вдруг господин во фраке прыснул, в глазах его блеснули чертики, и он заразительно захохотал, запрокинув голову. Гости поддержали его веселым смехом, да и сам майор, растерянно улыбнувшись, неловко, отрывисто засмеялся.
– Извините. Ошибочка, – поклонился он, направляясь к дверям.
Лаврентий Родионович, не переставая посмеиваться, вышел за ним в прихожую.
– И все же, что случилось? – доверительно наклонился он к майору.
– С алкоголиками... боремся, – майор не мог справиться со смехом. – На вас... заявление...
– Прелестный анекдот! – вскричал милорд. – Мои друзья посмеются от души. Но мы не алкоголики, уверяю вас, хотя и отдаем дань Бахусу. Не волнуйтесь, мои друзья здесь только до полуночи по Гринвичу.
– Гринвичу? – майор посерьезнел.
– Заходите, Игорь Сергеевич, всегда рад! – напутствовал его милорд.
Майор, несколько ошеломленный случившимся, вернулся к своим попутчикам.
– Ви все узнали? Таки они пьют? – вынырнула из-за спины Файнштейна старуха.
– Им можно, – хмуро ответил майор. – По Гринвичу, – загадочно добавил он и пошел к лифту, оставив старуху и членов Правления в полнейшем недоумении. Поздно ночью, затворившись один в штабе, Рыскаль вынул из письменного стола ученическую тетрадку, в которую намеревался занести отчет о сегодняшнем референдуме и несколько мыслей на дальнейшее. Он положил тетрадку перед собой, взглянул на нее и... обмер. С обложки глядело на него лицо господина с бакенбардами, который так заразительно смеялся полчаса назад в квартире Лаврентия Родионовича.
Глава 44
