Повесть называлась «Silentium», ее название по-латыни было начертано на титульном листе фломастером. Автор читал хорошо, тщательно выговаривая слова и несколько ритмизуя прозу. Демилле прикрыл глаза, постарался вникнуть в текст, но вскоре, к удивлению своему, обнаружил, что по-прежнему слышит лишь слова и их сочетания – вроде бы вполне понятные, но тем не менее не образующие никакого для него смысла. Демилле не на шутку встревожился. Прошло несколько минут, прочитаны были первые страницы, и Евгений Викторович, так и не найдя нити, стал думать лишь о том, что и какими словами он будет говорить автору по окончании. Рукопись была не толста, страниц на тридцать, так что к обсуждению следовало бы приготовиться уже сейчас, но он, безуспешно стараясь связать имена и фразы, мелькавшие в сочинении, все более приходил в недоумение и растерянность, тем более позволительные, что на лицах остальных слушателей читалась лишь спокойная сосредоточенность.
Что-то там было про Марфу... «Образ Марфы... – мучительно вспоминал Демилле, но здесь это не годилось. – Экзистенциальность... нет, тоже не то!». Марфа, черт ее дери, по ночам была белой мышью, так он понял, а днем – актрисой, боявшейся мышей, причем, пребывая мышью, она ухитрялась оставаться актрисой и таким образом сама себя боялась. Дело происходило в семнадцатом веке, в городе Ростове Великом.
К концу повествования Демилле возненавидел и эту Марфу, и белую мышь, и почему-то девушек на диване, которые продолжали отрешенно глядеть на стену котельной, вертя в руках чашки с вином. «Лучше бы пошел к Безичу!» – подумал Демилле, и в этот момент автор дочитал последнюю и неимоверно длинную фразу, отхлебнул вина и устало прикрыл глаза.
Воцарилось долгое молчание. Потом усатый парень у стены, на которой висели правила противопожарной безопасности, неопределенно хмыкнул и спросил:
– Олег, значит, вы серьезно относитесь к Ремизову?
Все оживились, был дан ключ – «Ремизов», но для Демилле положение не улучшилось, ибо он Ремизова не читал, лишь слышал о таком писателе. Возник спор, но тоже весьма странный, ибо Демилле показалось, что каждый старается произнести свои слова так, чтобы, не дай Бог, каким-то боком не задеть того непроявленного смысла прочитанной повести, который все более его мучил. Демилле отпил еще вина, набрался храбрости и сказал:
– Простите, я человек новый... Может быть, я не понял. Что вы хотели сказать этой вещью?
Еше не договорив, он понял, что задал запрещенный вопрос. Девушки переглянулись с едва заметным сожалением, остальные изобразили скуку. Автор сразу стал агрессивен, он в упор посмотрел на Демилле и спросил в свою очередь:
– Вы Бердяева читали?
– Простите, при чем здесь Бердяев? – вскричал усатый молодой человек.
– Нет, я хочу знать ответ, – настаивал автор.
– Я не читал, – пожал плечами Демилле. – Но я про вашу повесть...
– А собственно, почему вы сюда пришли? – вдруг вскипел автор. – Вас приглашали?
– Да... я... – растерялся Демилле. – Мы были здесь с Аркадием.
– Ах, вы друг Аркадия! Вот как!
– Аркадий – графоман, – произнесла одна из девушек.
– Подождите, при чем здесь это! – защищался Демилле. – Я услышал повесть. Я хочу понять! Вы задумываетесь о тех, для кого пишете?
Опять воцарилась тишина. Демилле понял, что этот вопрос еще более неуместен. Он перестал существовать для собравшихся, вечер был скомкан, гости стали раскланиваться, не обращая на Демилле внимания. Они жали хозяину руку, девушки благодарили. «Это надо прочитать у Михаила», – сказала одна. Демилле чувствовал себя в глупейшем положении.
– Прошу прощения. До свидания, – выдавил он из себя и попытался уйти. Он уже открывал дверь, как вдруг хозяин сорвался с места и догнал его.
– Подождите! Если вы... так настаиваете... Я вам дам почитать свою другую повесть. Вот! – у него в руках откуда ни возьмись оказалась другая рукопись – засаленная до невозможности.
– Олег! – предостерегающе воскликнула девушка, приглашавшая к Михаилу.
– Я ничего не боюсь! Пусть знают! – выкрикнул автор почти истерично. – Читайте, читайте, внимательнее! Только вернуть не позабудьте!
Демилле вышел на улицу с рукописью и в испорченном настроении. Не успел он пройти нескольких шагов по направлению к Большому проспекту, как его нагнали двое молодых людей из числа слушавших повесть. Они были значительно моложе его. Демилле заметил, что они не участвовали в споре о повести.
– Вы не расстраивайтесь. Нам тоже повесть не понравилась, – миролюбиво сказал тот, что повыше.
– Я разве сказал, что мне не понравилось? Я просто не понял, – пожал плечами Евгений Викторович.
– Там и понимать нечего! – хмыкнул второй.
– Давайте познакомимся. А то как-то неудобно, – сказал высокий. – Меня зовут Саша.
– Сергей, – представился второй.
– Евгений Викторович, – назвался полностью Демилле, учитывая возраст молодых людей.
– А вы что пишете, Евгений Викторович? – спросил Саша.
– Я? Ничего. А почему я должен что-либо писать?
– Ну... здесь все что-то пишут. Я – стихи, Сережа – прозу...
– И вы тоже считаете, что незачем принимать в расчет читателя? – язвительно промолвил Демилле. Он все еще не мог отойти, отыгрывался на ни в чем не виноватых юношах.
– Ну, зачем же так?.. – протянул Сергей, не обидевшись. – Это слишком упрощенно. Конечно, хочется, чтобы дошло. Только не любой ценой. Есть же новизна формы...
– Ты это Рыскалю скажи, – усмехнулся Саша.
– Что? – не понял Демилле.
– Нет, это я так...
– Значит, вы считаете, что история про Марфу – новое слово в литературе? – продолжал наступать Демилле.
– История про Марфу – бред. Высосано из пальца.
– Ну, вот и я про то же говорю.
– Бред она не потому, что непонятна! Вы не за то ухватились, – завелся Сергей. – Сколько раз уже под предлогом непонятности для простого народа отвергались вещи действительно прекрасные. Нельзя судить по принципу «понятно – непонятно»!
– А по какому вы предлагаете? – спросил заинтересованно Демилле.
– Много принципов. «Интересно – неинтересно», «убедительно – неубедительно», «ново – не ново». Марфа – это не ново, не интересно и не убедительно.
Они вышли на пустой Средний проспект, словно продутый ночным сквозняком, и повернули к Тучкову мосту. Проспект казался эже, чем днем, а дома выше. Плотной стеной они тянулись по обе стороны, отчего Демилле показалось, что он находится на дне ущелья, прорезанного в каменном монолите города. Вдруг где-то впереди замаячило белое пятно, потом еще... Точно рой белых бабочек вылетел на проспект сбоку, с одной из линий.
– Сегодня же «Алые паруса»! – догадался Саша.
– Что? – не понял Демилле.
– Праздник выпускников.
– А-а... – протянул Евгений Викторович, с усилием вспоминая, что и вправду слышал о таком празднике, даже читал в газетах, но никогда не соотносил его ни с собою, ни с собственной юностью, ни с любимым некогда Грином.
Впереди, в группе выпускников, забренчала гитара, и послышались поющие голоса. Пели юноши – то хрипло, то срываясь на фальцет, немелодично, на взгляд Демилле, и немузыкально. «Как драные коты», – подумал он.
Компания молодежи свернула по Первой линии к Большому, а Демилле со спутниками вышел к Тучкову
