кабинет. Там он сел за стол, вынул из ящика толстую тетрадь и занес в нее сведения о старичке с Большой Пушкарской.
Сведения выглядели так:
«Фамилия, имя, отчество – Альшоль.
Год рождения – 1239 (по его же словам).
Место рождения – Фассия.
Национальность – не установлена.
Род занятий – без определенного места жительства и занятий (БОМЖиЗ), в настоящее время занимается разменом монет на Большой Пушкарской, ночует в телефонной будке».
Занеся эти сведения в общую тетрадь, Мулдугалиев придвинул к себе чистый лист бумаги и принялся писать представление районному прокурору на предмет принудительного психиатрического обследования гражданина Альшоля, лица БОМЖиЗ, 1239 года рождения, обитающего ныне на вверенном ему участке.
Глава 2
Санька закончила шестой класс с двумя тройками – по русскому языку и ботанике. Возникла перспектива ехать на дачу с дедушкой и его сестрой бабушкой Клавой.
Санька как только вспоминала бабушку Клаву, так сразу начинала дергаться. Баба Клава любила закатывать банки с маринованными огурцами и употребляла слова «намедни» и «давеча», а Санька никак не могла понять – какая разница между этими словами. Но мама все равно намеревалась упрятать Саньку на дачу, поскольку сама уезжала на гастроли со своим хореографическим кружком по старинным русским городам – Углич, Ростов, Ярославль и Мышкин.
Санькина подруга Кроша, когда услыхала про город Мышкин, чуть не расплакалась – так ей стало жаль этот город! Они в тот день сидели и обсуждали, как на лето избавиться от родственников: Крошу тащили в Крым, в пансионат. От пансионата не отвертишься, там путевки и трехразовое питание. Кроше и самой было жалко питания, если оно пропадет. Поэтому она больше изобретала идею для Саньки, понимая, что сама на трехразовое питание обречена.
– Запишись в городской пионерский лагерь при ЦПКиО, – посоветовала Кроша.
– Мама не разрешит. Она говорит, что на даче – воздух.
– А ты скажи… Скажи, что у тебя пионерское поручение! – придумала Кроша. – Запишись в отряд милосердия!
Отряд милосердия создали в школе недавно, когда узнали про это слово и стали вспоминать, что оно означает. И Кроша записалась в отряд милосердия. А Санька – нет. Раз в неделю Кроша навещала старушку Софью Романовну на Гатчинской улице, бегала для нее в магазин за кефиром и подметала коридор в коммунальной квартире, где старушка жила. Софья Романовна давала Кроше конфетку, и они прощались до следующего вторника. Кроша считала, что сеет добро и милосердие. Санька не соглашалась.
– Если уж милосердствовать, – говорила Санька, – то каждый день!
– Каждый день я не могу, – вздыхала Кроша. – У меня музыкальная школа.
И вот теперь, накануне отъезда в пансионат, Кроша со всей щедростью предложила свою старушку подруге.
– Я скажу Софье Романовне, что ее передали тебе. Будешь ходить, как договоритесь. Остальное время – твое, – сказала Кроша. – Твоя мама не станет возникать против милосердия.
– А если она узнает, что отряд на лето распущен?
– Откуда она узнает? Школа уже закрыта, Наталья Валентиновна в отпуске, – резонно возразила Кроша.
– А эта… Софья Романовна твоя… Что она заставляет делать? – закапризничала Санька.
– Что значит «заставляет»? – возмутилась Кроша. – Если «заставляет» – это уже не милосердие, а рабство! Ты должна сама! Ты теперь сестра милосердия…
– Ну, хорошо, – согласилась Санька.
Вечером того же дня Санька проверила маму на милосердие. Она так расписала немощь и болезни Софьи Романовны, что мама сдалась. Конечно, ей очень не хотелось, чтобы Санька летом болталась в городе одна, но Санька уверила, что отряд милосердия не даст ей скучать.
– Мы утром со старичками, а вечером дискотека!
– Лучше уж и вечером со старичками, – сказала мама.
Дедушка разворчался, вспомнил свое деревенское детство и зачем-то войну, но в конце концов тоже смирился. Против милосердия не попрешь.
Перед отъездом в пансионат Кроша повела Саньку к Софье Романовне. Они пришли на Гатчинскую улицу, во двор, где была навалена куча угля, и поднялись по грязной лестнице на четвертый этаж.
Кроша позвонила три раза. Дверь открыл парень лет двадцати в майке и в брюках. В руках он держал вилку. На вилку был насажен огурец.
– Софья Романовна дома? – спросила Кроша.
– Она умерла, – заявил парень и с хрустом откусил огурец.
– Как?! Я же у нее была месяц назад… – пролепетала Кроша.
– Угу, – кивнул он, жуя. – Две недели, как преставилась.
– Что сделала? – не поняла Кроша.
– В ящик сыграла, – пояснил парень. – Вы родственницы?
– Нет… Мы так… Спасибо…
Парень захлопнул дверь, и Кроша с Санькой бегом кинулись вниз. Они вышли со двора и молча дошли до скверика на углу улицы. Там уселись на скамейку и вздохнули.
– Она хорошая была? – спросила Санька.
– Не знаю, – сказала Кроша. – Постой, у нее же кошка жила! Аграфеной звали. Серенькая такая, гладкая…
– Пошли! – Санька поднялась со скамейки.
– Куда? – Кроша испуганно уставилась на Саньку.
– За Аграфеной.
На этот раз парень принял их совсем неприветливо. В руке он держал не вилку, а стакан с налитым в него красным вином.
– Ну, чего вы опять?! – закричал он.
– Мы за кошкой. У Софьи Романовны кошка была. Где она? – смело сказала Санька.
– А я почем знаю? Шастает где-то по квартире, жрать просит! – Парень пошел к дверям своей комнаты.
Санька первой вошла в квартиру, Кроша за ней. Кошку они нашли быстро. Она сидела в кухне под раковиной и вылизывала пустую консервную банку.
– Эта? – спросила Санька.
– Да.
– Пошли, Аграфена. – Санька сграбастала кошку, и они покинули дом на Гатчинской окончательно.
– Что же ты с ней делать будешь? – спросила Кроша, когда они прощались.
– Дрессировать, – сказала Санька. – Как Куклачев.
И подруги расстались. Кроша отправилась в Крым, а Санька, проводив маму в Углич, а дедушку на дачу, осталась одна с Аграфеной.
На душе у Саньки было муторно. А всему виной была мама. Уезжая, мама тоже решила проявить милосердие и оставила Саньке вязаный шерстяной жакет, почти совсем новый, чтобы Санька передала его Софье Романовне.
– Зимой ей будет холодно, – сказала мама. – Вот и погреется.
Санька даже вздрогнула от этих слов. Нужно было сразу сказать, что никакой Софьи Романовны уже нет на свете!
Первым делом Санька упрятала жакет на антресоли, чтобы он не мозолил глаза. Но настроение не улучшилось. Саньке все время вспоминался парень, который сказал: «Она умерла», и хруст огурца у него на зубах.
Вдобавок Аграфена вела себя неспокойно: бегала по комнатам, мяукала, иногда набрасывалась на стену
