Тим рассмеялся, словно все вдруг понял.
— Значит, коп.
— А перед магазином стоит инкассаторская машина.
— Инкассатор? — Тим нахмурился.
— А в машине двое парней, раздетых до белья, связанных и с кляпами во рту.
Он закатил глаза — как я понял, излюбленная гримаса.
— Говорил же — грабитель он!
Я улыбнулся, глянул насмешливо.
— А за рядами консервов — оператор с камерой снимает нашего парня.
— Так он — актер? — выговорил сбитый с толку Тим.
— А за инкассаторской машиной — фургончик телевизионщиков с канала горячих новостей.
— Так я же сразу сказал: грабитель!
— Может быть, но он бородат и обвязан взрывчаткой.
— А, так он — террорист?
Я позволил ему помучиться немного. Люблю смотреть, как люди терзаются интеллектуальным бессилием. Одно из редких удовольствий моей жизни. Особый смак ему придает то, что средней школы я так и не окончил.
— Тим, дело же вовсе не в том, кто этот парень. Я про то, как легко попасть впросак, объясняя увиденное. Я описываю — и каждый раз тебе ясно, кто он. Но чуть-чуть поменяем обстановку, и все переворачивается с ног на голову.
— И что?
— Это просто наглядная демонстрация того, как легко обмануться. Первое: смысл слов зависит от того, что стоит за ними. А за ними может скрываться очень многое. Второе: люди спешат делать выводы. Всего не замечают и потому подразумевают: увиденное ими — важнейшее и главное. Вижу и заключаю. Этот тип — грабитель. Проще пареной репы.
— Но он же и вправду грабитель, разве нет?
Напрягло мальчика — видно невооруженным глазом. Но неясно: то ли смысл наконец дошел, то ли разозлился от непонятности.
Я посмотрел на танцплощадку. Красотки исчезли, вместо них появился старый пьянчуга в солнцезащитных очках, улыбающийся бессмысленно и гордо. Танцевал, размахивая руками, под мелодию из Оззи Осборна.[34] Кажется, «Самоубийственное решение». Может, ошибаюсь — я название только читал, не слышал, в памяти оно не так хорошо отпечаталось.
— Ну так вы ни во что и не верите? — спросил Тим.
— Я во многое верю.
— Во что же?
— Например, в то, что мы сидим в баре и пьем пиво.
Узенький его лоб наморщился. Тиму разговор казался ужасно серьезным.
— Не, я не про то, понимаете, я про… ну, большое, общая картина…
— Общая? — Я пожал плечами. — Хорошо, вот она: мы, люди, — машины, запрограммированные на выживание. Прочее, от любви до религии, — плюмаж.
— Что такое «плюмаж»?
— А, так, штука, для украшения приделанная, — сказал я и поспешно сменил тему. — Знаешь, Тим, а не пойти ли мне в самом-то деле на ваше барбекю? Хорошая ведь идея…
Я старательно поскреб в затылке.
— Как-то мне пустовато внутри…
Действительно, игра стоит свеч: и пожрать на дармовщинку, и в раддикское общество поглубже затесаться. Гребаное церковное барбекю — ну не забавно ли? С моей-то занудной памятью, по-настоящему ценишь подобные сюрпризы.
— Классно! — выпалил Тим. — К нашему преподобному с вашими обманами и грабителями подвалите — он-то уж разъяснит!
Я поморщился — наивен наш Датчи донельзя. Все на свете вопят про готовность принять чужое мнение, про терпимость и открытость, даже фанатики вроде Баарса. Но на деле им хочется лишь подтверждения своего бреда. У людей аллергия на возражения — еще худшая, чем на непонятное и неопределенное. А у тех, кто бреду посвятил жизнь, — стократно горше.
Дорога к Церкви Третьего Воскресения была мне известна, но бедный Тим так гордился знанием города! Пришлось изобразить рассеянного невежду. Потом сослался на дефицит сигарет и улизнул, слегка мучаясь совестью: оставил бедняжку пить в одиночестве. Но и позавидовал слегка: ему — пить, а мне-то работать.
Раз уж захотелось — не самое ли время выследить Эдди Морроу? Мобильник показывает десять вечера — как раз время школьным учителям отходить ко сну перед рабочим днем.
Я остановился в двадцати ярдах от его дома, чьи обитатели наверняка уже крепко спали, выключив свет. Я частенько подолгу просиживаю в «гольфе», наблюдая за домами и поджидая — обычно мужей. Днем убиваю время, тащась под хэви-метал, ночью — прокручивая воспоминания.
Разговоры с собой никуда не приводят и ничего не дают, хотя и не вредят. Можно годами толкать речи в зеркало — в самопознании не продвинешься. Иное дело — слушать себя. Неизбежно потихоньку превратишься в завзятого насмешника. Иначе сам себе наскучишь.
Эдди Морроу выскользнул за дверь в одиннадцать тринадцать. Как и следовало ожидать, свет на крыльце не включал. Дверь машины прикрыл осторожненько. Заранее подъехал к дому задом, чтобы теперь не светить фарами в окна. А ведь когда приедет, разворачиваться не станет. Интересно, заметит ли Джил мистический разворот машины на 180 градусов за ночь?
Знаю я повадки блудливых супругов. Видел достаточно. Эдди — восемьдесят седьмой.
Но раньше никто из них не имел отношения к пропавшей сектантке.
Я завел «фольк», поморщился, слушая его рыки и взревывание, и потихоньку двинулся следом. Рад дик — город маленький, долго выслеживать не пришлось.
Эдди свернул на заброшенную улочку — сплошь нежилые дома. Еще один реликт дней процветания. Я притормозил на перекрестке, наблюдая, как «сатурн» Эдди ползет, высвечивая окрестности фарами, затем останавливается у низкого кирпичного бунгало с неподсвеченной вывеской у входа. Я выждал, пока Эдди скроется, тронулся, проехал мимо, подсветив ненароком вывеску.
Массаж у Дженни
Лицензированный физиотерапевт
Я развернулся, припарковался напротив. Опустил стекло, соорудил приличную самокрутку, наслаждаясь видом полувековых деревьев и забитых досками окон. Почти как дома, честное слово. Потягивал, глядя в теплую, ласковую летнюю ночь, воображая, как развлекаются в недрах массажного салона.
Ах, Эдди, Эдди! Небось просыпаешься по ночам, мучимый совестью? Терзаешься ужасом жалких своих грешков? Думаешь, содрогаясь, что будет, когда узнает жена?
А может, ты зверь совсем другой породы — буйный, ненасытный? Может, захотел пощекотать нервы? Разгуляться вволю, учиняя то, из-за чего наши предки и выдумали адское пламя?
Эдди, как там насчет Дженнифер? Ты ее мучил? А где спрятал тело?
Эдди покинул дом номер 113 по Омими-стрит в настроении куда лучшем, чем то, с каким выходил из дома номер 371 по Эджвер-стрит. Задержавшись у боковой двери, поболтал на прощанье. Послышался женский смешок. А когда Эдди уселся за руль, прежние страхи оседлали его. Я видел лицо Эдди. Он вырулил на мостовую, заехал в чей-то двор, развернулся и по пути назад проследовал на расстоянии плевка от меня. Время удовольствия кончилось, настала пора кошмаров из разряда «А вдруг узнает?»
