— Сейчас будут новости.
Кажется, меня услышало несколько человек. В любом случае я стал уже частью местного пейзажа, и заговорщики вряд ли сомневались, что я делаю то же дело, что и они.
— Так, а вот где тут кухня? Я бы что-нибудь… — не очень уверенно спросил я у ближайшего солдата.
— А вот к кухне генерал Яо нам запретил подходить даже близко, — злорадно сообщил мне гвардеец. — Потому что нечего там делать: еды на всех нет, а хватает вот только на тех. — И он без всякого почтения кивнул в сторону галереи, где в полутьме таились император и прочие.
Милый ты мой генерал Яо, я бы тебя сейчас обнял крепко-крепко. Значит, в самой кухне и возле нее гвардейцев нет и не будет. Да это же просто именины сердца.
Ну, а в остальном, дорогой генерал, все было задумано отлично: окружить императора и семью Ян не просто стеной гвардейцев, а очень голодных и злых гвардейцев.
— Да мне бы чуть-чуть, или что-нибудь попить, — промямлил я. — А генералу Яо я ведь не подчиняюсь, так что, может, и ничего…
Гвардеец посмотрел на меня с глубокой жалостью.
Я шел через двор, слыша в своей голове пока что тихие и медленные щелчки пальцев. Император мог огласить свой приказ в любое мгновение, а мне еще очень многое предстояло сделать.
Я только на миг задержался, увидев в дальнем конце двора группу людей, в которых было нечто особенное.
Ян, конечно, была права, рассказывая мне, что вокруг определенных людей возникают «линии силы», потому что за этими людьми всегда наблюдают десятки пар глаз, пусть самым краешком. Отчего и стоят все в зале (или во дворе) так, чтобы «первое лицо» было видно или почти видно в каждое мгновение.
За высоким человеком в военной одежде, окруженным кольцом красномундирных личностей, без всякого сомнения, наблюдало сейчас множество глаз. И эти взгляды как будто приподнимали его над землей, а он беззаботно смеялся, закидывая голову.
На наследного принца Ли Хэна у меня времени было не больше одного щелчка пальцами, но я на ходу успел все же заметить его немалый живот — наследственное проклятие дома Тан, при худом и невеселом лице. Лысины, конечно, не было видно под шапкой-шлемом, но пересекавшие его лоб глубокие морщины виднелись издалека. Нет, этому далеко до его великого отца, думал я, быстро проходя через главный вход в раскаленный от солнца внешний двор и направляясь к воротам. Проклятые домашние штаны, видневшиеся под не совсем достававшими до земли полами мундира, к счастью, никого тут не волновали: офицер понесся куда-то, не успев одеться, война… И вообще человек, тем более военный, идущий куда-то решительным и уверенным шагом, ни на кого особо не глядя, нигде не вызывает больших подозрений: раз идет, значит, надо.
Часовые на воротах были прежними.
— Когда меняемся, ребята? — с озабоченным лицом обратился я к ним.
— Полстражи осталось, и дальше неизвестно, — ответствовал чернобровый, а товарищ его все так же молчал.
— Ну, тогда прозеваете самое интересное, — кивнул я. — Значит, так: тут может начаться маленькая заварушка, шум, крики, и прочее. Генерал Яо приказывает: ворота держать открытыми, но снаружи, как и раньше, никого не впускать. Теперь: когда начнется, я могу вылететь из вон той двери очень быстро, и на рысях — туда, на дорогу. Тем, кто вылетит за мной, загородите путь до дальнейших приказаний. Ясно?
— Ясно только, что скоро наконец начнется, — улыбнулся мой новый друг.
Я кивнул и двинулся обратно.
В такой момент настоящий тюрок обязательно пойдет и «посоветуется с конем», то есть постоит, уткнувшись лицом в жесткую пыльную гриву: не подведи, братец. Но сейчас я просто не мог этого сделать, я только удостоверился на ходу, что Варз стоит на месте и узел на его уздечке никто не перевязывал. Щелчки пальцев матери звучали в моей голове все громче и быстрее.
В кухне меня встретила немая сцена: женщины, тащившие тело Лю, и совершенно обалдевший хозяин кухни. Что пришло ему в голову при виде мертвого тела, которое придворные дамы тащат на кухню, к печам и разделочным доскам, сказать не могу.
— Сюда, сюда, проход здесь! — командирским голосом повелел я ничего не понимающим дамам. — Ну, вот же — через кухню, там выход из нее — и сразу задний вход в храм. А ты, — повернулся я к хозяину, — ты вот что. Мне нужны вот эти тряпки, — я ткнул рукой в сторону посудомойки, обмотанной одной тряпкой подмышками и вокруг плеч, второй — вокруг головы, и еще одной — снизу, так, что не очень чистый конец полотна был пропущен между ее попросту грязных голых ног и завязан узлом на поясе.
Хозяин остолбенел в очередной раз.
— Быстро, быстро! — повысил я голос. — За все платит Верховный цензор. Да снимай же ты ее…
Я буквально рванул серое полотно с бедер смущенно хихикавшей тетки неопределенного возраста. Хозяин отвернулся, подруги суетливо понесли посудомойке какие-то новые тряпки, так что от вида ее голого тела я оказался избавлен.
Оказавшиеся у меня в руках тряпки кисло пахли углями очага, несвежей едой и подгоревшим маслом.
— Масло, — сказал я. — Ну, конечно же, масло. Где у тебя, братец, стоит масло?
Вот тут уже хозяину стало по-настоящему нехорошо. С дрожащими губами наблюдал он, как гвардейский офицер в полном вооружении плещет из бамбуковых ведер масло на стены, потолок, на разделочные столы, минуя только полукруглые дыры очагов, где еще дымились угли. Потом попытался меня остановить.
— Ты что, не понимаешь, что сейчас вот ТАМ происходит??? — рявкнул я на него.
Мы оба повернули головы туда, где сиял солнцем двор. Там нарастал гул голосов и слышался другой характерный звук — негромкий лязг металла. Солдаты с проклятьями поднимались с земли и строились там же, где сидели. Я еще раз прикинул расстояние от них до меня: далеко. Пока все хорошо.
Хозяин обреченно кивнул. Он и без того давно уже понимал, что ТАМ происходит что-то страшное.
Скользя по маслу мягкими сапожками, я выбрался из кухни и через три шага по земле оказался уже у алтаря, сжимая в кулаке сорванное с кухарки тряпье.
В пахнущем ароматным дымом храме никого не было. Каменный Учитель Фо, с ниспадающим жирными складками белым животом, блаженно улыбался, глядя куда-то поверх уложенного перед ним тела женщины, которую я когда-то лечил от головной боли, судорог ног и попутно — от любовного томления. Руки его, ладонями вверх, безвольно лежали на каменных коленях.
Во дворе, заполненном людьми, было очень тихо. Неподвижной фигурой под навесом застыл император. В противоположном углу такими же статуями высились наследник Ли Хэн, кто-то еще — кажется, его сыновья, толстопузый военачальник — видимо, генерал Яо.
Вышагивающий как страус евнух Гао Лиши медленно вел сквозь солдатский строй, под руку, ослепительно красивую женщину в зелено-белом шелке. Бабочка с коричневыми крыльями пронеслась над ее головой, летя к большому персиковому дереву.
Драгоценная наложница Ян шла, неуверенно покачивая бедрами. Она смотрела под ноги полуприкрытыми глазами и чуть улыбалась. Она была сказочно хороша, так хороша, что мое сердце сдавила сладкая тоска. Я хотел бы, чтобы эта прогулка к дереву не кончалась никогда, чтобы даже бабочка замерла в воздухе над этой странной парой.
Ян чуть погладила ладонью руку евнуха, снимая ее со своего локтя, и с очередным неповторимым изгибом тела повернула к храму — и ко мне. Мои ноги начали напрягаться, как перед прыжком. Да, этот прыжок все еще оставался выходом, хотя и наихудшим. Пока что те, кто видел мою голову над кромкой стены в темноте храма, могли подумать, что «один из наших» отрезает преступнице и этот путь. Но если бы я схватил ее и бросился бежать во тьму кухонного выхода, за нами погналась бы целая толпа, и буквально сразу.
Ян переступила из света во тьму и остановилась перед телом Лю. Меня она увидела, но как бы не
