Прихожу в одиннадцать на Угольную пристань. Фонари электрические горят, и от пристани на воду густая тень ложится — ничего не видать под стенкой. Дошел до трапа, на ступеньках сидит Сережка- Горилла. Сел я рядом.
— Что, — спрашиваю, — ты, дурак, надумал?
— Полезай, — говорит, — в тузик вон у плота, дорогой обмозгуем.
Рассмотрелся, вижу плот и тузик.
Пошел я по плоту, — не видать, где плот кончается. Ступил на воду, как на доску, и полетел в воду. Самому смешно: шинель вокруг меня венчиком плавает, и я — как в розетке.
А вода весенняя, холодная.
Я в туз. Пока вылез, хорошо намок.
Разделся я до белья — и холодно и смешно. Стал грести, согрелся.
— Ну, — говорит Серега, — начало хорошее. А сделаем мы вот что: я на «Юпитере» путевой компас из нактоуза выверну и тебе в мешке спущу.
— А как подойдем? Трап ты спросишь у охранников?
— Нет, — говорит, — там угольная баржа о борт с ним стоит, какого-нибудь дурака сваляем.
— Сваляем, — говорю.
И весело мне стало. Гребу я и все думаю, какого там дурака будем валять. Как-то забыл, что «союзники» там с револьверами.
А Сережка мешок скручивает и веревку приготавливает.
Обогнули мол. Вот он, «Юпитер», вот и баржонка деревянная прикорнула с ним рядом. Угольщица.
Гребу смело к пароходу.
Вдруг оттуда голос:
— Кто едет?
Ну, думаю, это береговой, — флотский крикнул бы: «Кто гребет?»
И отвечаю грубым голосом:
— Та не до вас, до деда.
— Какого деда там? — уж другой голос спрашивает.
А на такой барже никакого жилья не бывает, никаких дедов, и всякий гаванский человек это знает.
А я гребу и кричу ворчливо:
— Какого деда? До Опанаса, на баржу, — и протискиваю туз между баржой и пароходом.
Сережка окликает:
— Опанас! Опанас!
С парохода помогают:
— Дедушка, к вам приехали!
Залез я на баржу, с борта прыгнул на уголь и пошел в нос. А нос палубой прикрыт.
И говорю громко:
— Дедушка, дедушка, это мы. Какой вы, к черту, сторож! Вас палкой не поднять, — и шевелю уголь ногой.
Смотрю — и Сережка лезет ко мне.
Чиркнул спичку. А я стариковским голосом шамкаю:
— Та не жгите огня, пожару наделаете, шут с вами.
Сережка, дурак, смеется. А с парохода говорят:
— Да, да, не зажигайте спичек, мы вам фонарь сейчас дадим.
И затопали по палубе.
Сережка говорит мне:
— А дурак ты, дедушка, ей-богу, дурак!
Я выглянул из-под палубы. Смотрю, уже фонарь волокут.
Я скорей к ним.
К мокрому белью уголь пристал — самый подходящий вид у меня сделался, это я уже при фонаре заметил.
Сидим мы с фонарем под палубой и вполголоса беседуем.
Я все шамкаю.
— Лезь, — шепчет Серега, — в туз, а как уйдут с борта — стукни чуть веслом в борт.
Я полез в туз.
Вдруг Серега громко говорит:
— Так вода, говоришь, у тебя в носу оставлена, дедушка?
А я знаю, что он один там, и отвечаю из туза:
— В носу, в носу вода!
— Так заткни, чтоб не вытекла! Не тебя спрашивают, — говорит Серега.
На борту засмеялись. А Серега зашагал по углю в корму. Потом вернулся. Опять прошел на корму, и все смолкло.
Смотрю — один только человек остался у борта.
— Эй, — говорит, — фонарь-то потом верните.
И отошел. Стало тихо.
Я подождал минут пять и стукнул веслом в баржу.
Бережно, но четко: стук!
И тут заколотилось у меня сердце.
Я прислушивался во все уши, но, кроме сердца своего, ничего не слыхал.
Глянул вверх — через щели в барже светит фонарь.
Прошел человек по палубе.
Перегнулся через борт и спрашивает, как начальник:
— Это что за лодка?
А я чувствую, что скажу слово — голос сорвется. Молчу.
Он опять. Крикнул уже:
— Что это за лодка? Эй, ты!
Тут ему кто-то из ихних ответил:
— Это сюда, на баржу, к старику, свои приехали.
— Ага, — говорит и отошел.
Опять стало тихо. Я уж вверх не гляжу, смотрю по борту парохода.
Вдруг что-то вниз ползет серое по черному борту.
Я замер. Дошло до воды — стало.
Мешок.
Вся сила ко мне вернулась.
Не брякнул я, не стукнул. Протянулся тузом по борту вперед, ухватил мешок — здорово тяжелый — и осторожно опустил в туз.
В это время туз качнуло; глянул — Сережка уже стоит на корме.
Он по той же веревке слез, на которой и мешок опустил.
Я взялся за весла и стал потихоньку прогребаться вперед.
В это время с парохода кто-то крикнул:
— Эй, дед, фонарь давай! Заснул?
И мы слыхали, как кто-то спрыгнул на баржу.
Я чуть приналег посильнее.
Фонарь стал метаться по барже.
На пароходе закричали, заголосили.
Бах, бах! — щелкнули два выстрела.
