язык. За дверью послышались шаги — это возвращались “девчонки” с испытаний. Было время утреннего чая.
Митя в накинутом на плечи белом халате быстро шел по коридору. В руке он нес пакет с фруктами. Вчера он позвонил с кафедры в больницу, и ему сказали, что Зою Павловну перевели из реанимации в общую палату — можно навещать. Митя увидел дверь с цифрой “ 527” и постучал.
— Да, войдите, — раздался из-за двери знакомый голос.
Палата была совсем крохотной, в ней, почти впритык друг к другу, стояли три кровати. Одна была пуста, на другой, отвернувшись лицом к стене, поверх покрывала лежала средних лет женщина в халате. Мите сразу бросились в глаза ее разноцветные вязаные носки. На третьей, у окна, лежала Зоя Павловна. Рядом с кроватью стояла металлическая стойка с капельницей.
— Здрасьте, — кивнул Митя.
— Проходите, Дмитрий, проходите, — подбодрила его Зоя Павловна. — Правда, у меня очень уютная палата? Лучше, чем лежать в каком-нибудь амбаре.
— Да, — подтвердил Митя, — лучше. Я тут вам принес яблок, апельсинов, кураги. Вика сделала пирог с черносливом. Вам можно пироги? — Митя стал выкладывать на тумбочку продукты.
— Митенька, вы с ума сошли! Зачем такие хлопоты? У вас семья, ребенок. Да и что у вас за зарплата. Уберите, уберите!
— Моему ребенку, все равно, ничего такого нельзя. Ешьте-ешьте, поправляйтесь.
— Ну, спасибо, Митенька. Это мой лаборант, — гордо сообщила Зоя Павловна соседке по палате. Женщина никак не отреагировала на ее слова. — Что там на кафедре? Как новая заведующая?
Митя заметил, как изменился голос Зои Павловны, когда она спросила про заведующую. Наверняка она спрашивала об этом каждого, кто ее навещал.
— Да ничего, шуршим помаленьку. Из Кореи факс пришел. Виктор Андреевич обещал трех тамошних студентов на новый учебный год. Сессию сдали. Китаец один, не помню, как зовут, в общаге с русскими драку устроил. Девочку какую-то не поделили. Следователь приходил, говорил, что, до суда дело может дойти. Наверное, денег хочет.
— Неужели опять Хой Ли набезобразничал?
— Точно, он, — кивнул Митя.
— Ой, господи, как не вовремя с этой болезнью! Пускай хоть Ольга Геннадьевна съездит, узнает все, а то ведь, и правда, посадят парнишку. Он такой талантливый! Грамматику лучше всех сдал. Вы сами ей ничего не говорите, а то она еще решит, что я вас против нее настраиваю. Я лучше Настю попрошу позвонить. Ну как, заведующая-то, кафедра довольна?
“Неймется ей никак! — с досадой подумал Митя. — Ведь нельзя волноваться, а нет, сама лезет!” Он вспомнил, как буквально на следующий день после Ученого совета Игонина провела кафедру, на которой прямо заявила, что никакой вины за случившееся за собой не чувствует, потому что Зоя Павловна — очень больной человек и совсем не справлялась со своими обязанностями. А то, что она в больнице, так это рано или поздно должно было случиться. Она говорила очень долго, а все сидели, потупив взгляд, и помалкивали. Маркуша тоже помалкивал, покачивая свою загипсованную руку — тот удар по стене оказался неудачным, и он сломал кисть. Судя по всему, с ударом он выплеснул всю накопившуюся злость, а теперь откровенно трусил, боясь за свое теплое доцентское место.
— Насчет довольна — не довольна, сказать не могу, меня в эти дела не посвящают. А так — руководит. Сказала, что научные интересы кафедры не изменятся — будем вести ту же тему — и что вы остаетесь профессором — консультантом, и ваш авторитет ничуть не пострадает.
— Да уж, не пострадает, — горестно вздохнула Зоя Павловна. — Уже пострадал.
— А вы — ничего, хорошо выглядите, — польстил Митя.
— Помирать не собираюсь, не дождутся! Ко мне тут девочки с кафедры заходили. Ольга Геннадьевна с ними записку прислала, в которой извинялась за все. Хочет отказаться от заведования.
“Во врет, сука! Черта-с два она откажется! Вон она как за кресло вцепилась, не оторвать!”— подумал Митя. — Значит, вы снова будете заведовать? Здорово! — Митя слегка переиграл, и Зоя Павловна это заметила.
— Да нет уж, ничем я больше заведовать не буду! Хватит с меня одного раза — мордой в грязь! Теперь у меня времени много — буду книжку дописывать, аспирантами руководить. Надеюсь, вы не откажетесь от своего руководителя?
— Да нет, что вы! — смутился Митя.
— Ну и хорошо. В библиотеку ходите, литературу к теме читаете? Я выпишусь, спрошу с вас за прочитанное.
Митя неопределенно кивнул. Пока что он не открыл ни одной книги. Некогда было.
— Митенька, я вас попрошу: у меня в столе лежит папка с надписью “Монография”, вы мне ее в следующий раз принесите, пожалуйста.
— Конечно, конечно, — кивнул Митя и посмотрел на соседку, та все также лежала лицом к стене и, кажется, спала. — Ну что, я, наверное, пойду. Вы не думайте ни о чем плохом, поправляйтесь побыстрей.
— А я, Митя, и не думаю. В моем положении остается надеяться только на лучшее, — Зоя Павловна протянула ему свободную от капельницы руку. Митя ее осторожно пожал. — Работайте, работайте!
Выйдя в коридор, Митя вздохнул. Выглядела Зоя Павловна после операции плохо: круги под глазами, отечность на лице. Какая-то неизбывная тоска в глазах. Даже голос изменился, стал старушечьим, дребезжащим. Уездили старушку своим Ученым Советом в один миг!
— Здравствуйте, товарищ лаборант, — услышал он за спиной.
Митя обернулся на приветствие. Задумавшись о чем-то своем, он часто не замечал людей вокруг. Настя! Бледная, уставшая, с осунувшимся лицом. На Насте был белый халат с короткими рукавами. В руке она держала точно такой же, как у него, пакет.
— Здрасьте, Настя. Вы меня извините, что я вас тогда тут бросил.
— Да что вы! Все в порядке. Меня все-таки пустили, представляете? Вышел лобастый мужик, какой-то их местный светило, да как забасит: “Что это за девка?”— а я — плакать. Плачу, что-то бормочу сквозь слезы. Он меня взял под локоть и повел куда-то. Дал успокоительное, посадил на кушетку в коридоре. Сиди здесь, говорит, мать очнется, я ей скажу, что ты рядом. Я на кушетке до утра и проспала. Это ведь очень важно, когда родной человек рядом, правда? Поэтому мама и поправляется быстро.
— Правда, — кивнул Митя растерянно. Ему было стыдно за прошлый раз. Он подумал, что Настя — наивная маленькая девчонка. Ему захотелось погладить ее по волосам, как какого-нибудь котенка. — Хотите, я вас внизу подожду?
— Хочу, — кивнула Настя. — А у вас есть время? Я долго. Буду маму кормить.
— Это ничего, мне некуда торопиться, сказал Митя.
Он вышел на крыльцо больницы, закурил. Рассеянно смотрел на прогуливающихся у корпуса больных и их родственников, думал о своем. Думал о деньгах, которые надо заработать, о том, что должен обязательно отправить Вику с Дашкой на юг. Пускай еще и тещу с собой прихватят. Прошлое лето жена просидела в пыльном городе, мучаясь от токсикоза, ничего вокруг не видя и не слыша. Нервничала, орала, придиралась по пустякам. Сейчас, после рождения Дашки она очень изменилась, стала спокойной и медлительной, как черепаха. Самое время отдохнуть, расслабиться. А он в их отсутствие пока займется Зойкиными книжками и учебниками — нельзя подвести старуху, тем более, в том положении, в каком она оказалась с этими перевыборами. Сука Игонина, а Маркуша — трус! Еще похлеще его трус — только орет много и руками машет.
Неожиданно яркое июньское небо затянула сизая туча, стал накрапывать мелкий дождь. Больные с родственниками заспешили к крыльцу. Митя поежился от нахлынувшей с дождем свежести. На крыльце появилась Настя. Она ему широко улыбнулась.
— Ну что, покормили?
— Да, все в порядке. Знаете, мама очень обрадовалась, что вы пришли. Вы ей нравитесь. Говорит, хороший мальчик, жалко, что женился рано.
— Ничего не рано! — Митя от смущения покраснел. Он кивнул на пелену дождя. — У меня зонта нет.
