Простой стих, но вот сейчас — сижу и думаю, где этот стих найти тут, в этом городе среди джунглей? И ту самую, с лотосом, сладкую кашу? Так готовят только в Шанхае. А я ведь помню ее вкус. Причем именно на шанхайской набережной. И маленькую ложечку помню, из жести, за медяк, которую можно было к каше купить. Но медяк — это деньги, поэтому местные жители умудрялись есть эту кашу по-другому — хлюп- хлюп, а в конце помогали себе коричневыми заскорузлыми пальцами. И потом их облизывали. И вытирали о синие хлопчатобумажные штаны до колена.
Я вздохнула. И подумала, что могу понять, почему все, у кого Тони был военным советником, плохо кончали. Я не то чтобы не могла перебить его — я этого, что хуже всего, уже и не хотела.
— Тони, вы сказали, что найти хорошего поэта в этой сингапурской газете нетрудно, потому что большинство плохие, ведь так? И вы все же нашли кого-то?
— Да, — сказал Тони неуверенно. — Что-то есть. Я начал читать всю эту подшивку с начала, и это было долго, все поэты казались одинаковыми. Третьеразрядными, то есть. И вдруг понял, что когда закрываешь газеты и начинаешь заниматься чем-то другим, то от одного автора кое-что остается. Строчки, слова. Как вкус настоящего виски — он держится долго.
— Тони, — снова предупреждающе сказала Магда.
— Мы говорим о поэзии, мой нежный птенчик. Я понимаю, что это для некоторых сложно, и мои сравнения могут показаться недоступными. Так вот, я еще только начал работу — но нашел там два стихотворения… странных. Одно — насчет цветов корицы. Коричного дерева. Стих довольно традиционный. Его как-то сразу и не замечаешь. А потом на следующий день думаешь: а вот это было очень хорошо. Хотя — из пятидесяти тысяч иероглифов выбраны такие простые. Но как будто только что вымытые чистой водой. Сразу представляешь себе эту воду, которой отмываешь женщину, наслаждаясь этой бледной кожей на внутренней стороне бедра, упругой, со сливочным оттенком.
— Моя дорогая, разжалуй его в подполковники! Что делает с человеком поэзия!
— Она помогает ему понять, чего все время не хватает. Виски и некоторых частей женского тела.
— Это тебе всего этого не хватает? Что я слышу?
— Боже мой, как мы живем, как мы живем, — с укором сказал Тони. — Я, конечно, говорю о духовной стороне жизни. Материально мы живем хорошо… Но не отвлекай меня, мой мышоночек, я занят делом — выявляю талантливого поэта. Так вот. Это простой и странный стих. И очень хорошо описывает все, что происходит с людьми в этой несчастной стране, этом Китае. Стих такой: просыпается человек ночью от… такое необычное слово — рева и воя, это гроза, она грозит бедой. А в саду деревья в цветах. В беззащитном саду. И как он может их спасти — если гроза, он имеет в виду. Дальше, видимо, он засыпает, а что еще делать. Просыпается — грустный, потому что везде струи холодной воды, деревья скорбно качают головами. Цветы, понятно, смыты. А дальше… тут он повторяет слова по два раза, молодец — так ведь просто придумал. Вода была черной, вода была бурной, или шумной, что ли… И цветы плывут… по этой воде… Это Китай, дамы. Это и есть Китай. Только что-то хорошее вырастет и расцветет — а тут… И нельзя сделать ни черта.
— У него есть имя? — спросила я, разжимая кулаки и с удивлением глядя на собственные руки.
— Имя? Ну, конечно, есть. Дай Фэй. Похоже на псевдоним. Фэй — это значит «летать». Приносящий Полет, если угодно. Чем плохо? Хотя этому Дай Фэю по части имени далеко до одной знаменитой женщины из очень хорошей семьи, под псевдонимом «Ледяное Сердце». Бин Синь. Вообще-то ее фамилия Се, Бинсинь — это ее имя. У, какой стих у нее есть. Вызывающе декадентский. Длинный.
— Одна просьба, — поспешила Магда. — Не надо динь-динь. Перевод, или ничего.
— Чего же проще — перевод есть, в «Либерти», кажется. Очень известный стих. Вот примерно так:
И так далее.
— Тони, мое сокровище, — сказала Магда. — Ты только не переживай. Но тут что-то не то. Она что, любит девочек? Это бывает, конечно… Особенно если с гвоздикой.
— Стоп, — сказал Тони. — Это не Бин Синь. Это кто-то еще. Мужского пола, конечно. Блуждает один по аллее. А у этой девицы, значит, был другой знаменитый стих… у него еще каждая строфа кончалась так: ты понимаешь? Скажи, понимаешь?
— Тони, — сказала я. — Полковник Херберт. Пожалуйста. Вот этот стих, про смытые цветы. Я боялась, что вы не поэт, и его не найдете среди других, но сейчас у меня появилась надежда. Мне нужно все, что в этом стихе есть — и других его стихах тоже. Детали. А как насчет того, чтобы это перевести — не в рифму, конечно, но по смыслу? Чтобы у меня были эти переводы?
— Чего же проще, дорогая мадам де Соза. Можно и в рифму. Надо всего-то начать самому писать стихи. Да стихи, мне кажется, и вообще не переводятся. Особенно если они китайские. Вот тут, кстати, есть такая приписка: из стихов, написанных еще в Китае. Хм, и совсем конкретно — 1931, апрель, Ханькоу. Это же всего месяц назад. «Еще в Китае» — хм. А ведь это хорошая приписка.
— Именно так. Вот такие приписки, оговорки и прочее мне и…
— А перевод — м-да. Там очень хороши последние строчки: цветы золотого цвета бессмысленно двигались к водоворотам, которые образуются у канавы. Их как бы смывает, и они так вот движутся по течению.
