сети ненавистной ей женщины.
Только что утренняя звезда начала бледнеть, как уже Мириам, измученная сердечною тоскою, но не находя слез, чтобы выплакать свое горе, приблизилась к пещере Стефана, и ею неотразимо овладело горячее желание умереть прямо здесь и наконец избавиться от душевной муки, так неотступно терзавшей ее.
Будить старика было еще слишком рано. И все-таки ей так горячо хотелось услышать хоть одно, хоть суровое слово из уст человеческих, так как чувство одичалости, смущавшее ее ум, и тоска одиночества, томившая ее сердце, стали ей нестерпимо мучительны.
Девушка уже приближалась к входу в пещеру, как внезапно услышала над собою стук падающих камней и чей-то голос.
Она вздрогнула, вытянула шею и начала напряженно прислушиваться, не смея пошевельнуться. Затем она испустила громкий радостный крик и, высоко подняв руки, бросилась на гору, навстречу поспешно сходившему путнику.
— Ермий, Ермий! — крикнула она в порыве восторга, и светлая радость ее сердца отразилась так ясно и чисто в этом возгласе, что в душе юноши проснулся сочувственный отзвук, и его радостное приветствие было ей ответом.
Так он никогда еще не приветствовал Мириам, и, как освежительный напиток, поднесенный нежною рукою к губам изнемогающего, звук его голоса оживил истомившееся сердце юной пастушки.
Невыразимый восторг и избыток благодарности, какие Мириам никогда еще не испытывала, переполнили ее душу, и его доброта и ласка невольно заставили ее показать, что и она может отблагодарить его за щедрый дар приветливости.
Итак, она первым же делом рассказала, что оставалась все время поблизости от его отца и утром и вечером носила ему воду, и что он никогда не терпел недостатка.
Она вдруг покраснела при этой похвале самой себе, Ермий же воскликнул:
— Вот доброе дело, и я не забуду его! Ты шальная, взбалмошная девочка, но мне думается, кого ты полюбишь, тот может на тебя положиться.
— Попробуй и увидишь! — воскликнула Мириам, протягивая ему руку.
Он подошел поближе, взял ее за руку и, увлекая за собою, сказал:
— Слышишь звон на горе? Я предостерег стражу; блеммийцы идут. Павел у отца?
— Нет, но я знаю, где его найти.
— Так позови его, — подхватил юноша. — Первым делом его, а потом Геласия и Псоя, и Дулу, и кого найдешь из отшельников. Пусть все идут в крепость у оврага скорого пути. Я пойду к отцу и перенесу его туда; а ты беги и докажи, что можно на тебя полагаться.
При последних словах он хотел было обнять ее, но она быстро увернулась и убежала, крикнув:
— Всем передам твою весть!
Увидав Сирону и отыскав Павла, она обежала все пещеры, чтобы по поручению Ермия и от его имени созвать отшельников к общей обороне.
ГЛАВА XX
За стеною, на краю оврага скорого пути, собрались все эти странные люди, которые отреклись от жизни с ее радостями и горестями, обязанностями и наслаждениями, от общества и от семьи, и бежали в пустыню, чтобы там, добровольно отказавшись от всякого иного стремления, направить все свои силы к достижению высшей цели, чуждой житейских треволнений.
В глухой пустыне, вдали от соблазнов света, конечно, легче всего можно было умертвить все чувственные влечения, сбросить с себя оковы тела и таким образом сблизить человеческое естество, связанное грехом и плотью, с земным прахом, с чистым и бесплотным естеством Божества.
Все эти люди были христиане, и, как Спаситель, добровольно принявший на себя страдание, искупил род человеческий, так и они старались очистительною силой страданий избавиться от всяческой скверны человеческой природы и тяжким покаянием содействовать искуплению собственных грехов и грехов всего своего рода.
Не боязнь гонения привела их в пустыню, но надежда на труднейшую из всех побед.
Все анахореты, собравшиеся у башни, были родом из Египта и из Сирии, и особенно между первыми было много таких, которые, уже при прежнем служении древним богам своей родины приучившись к отречению и покаянию, после обращения в христианство избрали для своего подвижничества именно то место, где Господь являлся своим избранникам.
Потом уже не только гора Синай, но и все пространство каменистой Аравии, по которой шли евреи из Египта под предводительством Моисея, населилось такими же аскетами, назвавшими свои поселения по именам мест отдохновения избранного народа, упоминаемым в Библии; но не было еще никакой связи между этими отдельными подвижниками, жизнь их еще не подчинялась определенному уставу, число их, впоследствии возросшее до сотен и тысяч, пока еще составляло несколько десятков.
Грозящая опасность заставила всех этих отшельников, отказавшихся от света и жизни и обративших все свои помыслы к смерти, поспешно сбежаться к укрепленной башне.
Только престарелый Козьма, удалившийся на Синай вместе со своей женой, которая там же и умерла, остался в своей пещере и ответил своему сожителю Геласию, торопившему его бежать, что готов умереть во всякое время и в любом месте, когда и где будет угодно Господу, и старость или вражеская стрела откроет ему врата в Царствие Небесное — на то воля Господня.
Не так отнеслись к опасности остальные анахореты, которые так и бросились сквозь тесный проход внутрь башни, пока она не переполнилась до последней возможности, и Павел, ввиду опасности опять совершенно овладевший собою, не удержал насильно одного из новоприбывших, чтобы предохранить стеснившуюся, трепещущую толпу от беды.
Быстрее всякой заразы, распространяющейся между животными, быстрее гниения, переходящего с плода на плод, овладевает человеческими сердцами чувство страха.
Те, которых боязнь погоняла жесточайшими ударами своего бича, бежали скорее всех и оказались близ крепости первыми.
С воплями и причитаниями встретили они своих отставших товарищей, и жалостный вид представляла эта перепуганная толпа, ломавшая руки при напыщенных уверениях в своей полной покорности воле Господней и при усердных молитвах, причем, однако, никто не забывал своего скудного спасенного имущества, стараясь скрыть его первым делом от завистливых глаз товарищей, а затем от алчности приближающегося врага.
Вместе с Павлом явились Сергий и Иеремия, которых он старался ободрить еще на пути к крепости. Все трое начали теперь увещевать перепуганных, и когда, наконец, александриец напомнил им, с каким старанием они несколько недель тому назад помогали сваливать камни на стене и у склона скалы, подготовляя средства к обороне на случай нового нападения врагов, тогда многие опомнились, сознавая свою обязанность продолжать начатое дело обороны.
Один за другим начали они выходить из башни, а когда явился Ермий, неся своего отца на спине, и вслед за ним Мириам, и когда Павел обратил внимание товарищей на эту отрадную картину сыновней любви, тогда любопытство заставило всех до последнего покинуть башню.
Александриец перескочил через стену, пошел навстречу Стефану, взял его с плеч запыхавшегося юноши к себе на плечи и понес к крепости. Но старый воин наотрез отказался укрыться внутри укрепления и попросил друга посадить его у стены.
Павел исполнил его желание, а сам поднялся с Ермием на верх башни, чтобы оглядывать оттуда окрестности.
Как только он удалился, Стефан сказал, обращаясь к обступившим его анахоретам:
— Камни навалены толково, и хотя силы у меня немного, однако и я буду в состоянии столкнуть не один из них со стены. Если дело дойдет до боя, то глаза старого воина, как бы слабы они ни были, заметят при помощи ваших глаз много такого, что вам, молодым, может послужить в пользу. А чтобы успешнее всего помешать разбойникам, надо первым делом выбрать предводителя, которому все остальные должны повиноваться безоговорочно.
— Ты, отец мой, — перебил его сириец Салафиил, — служил в войске императора и доказал при последнем набеге врагов свое мужество и знание военного дела. Будь ты нашим начальником!
