Гурилевские романсы. Поэма

В сочетанье слов, в веснушке
На носу моей любимой,
Или, наконец, в прошедшем,
В старом выцветшем романсе,
В зайчике того, что было
И уже не повторится.

4

Отгадай, моя родная,

Отчего я так грустна…

В этой комнате на стенках
Светотени от лампадки,
И в окно стучатся липы.
Стулья, важно подбоченясь,
Темнотою недовольны.
Свечку только что задули,
И она, ко сну готовясь,
Остывает и твердеет.
И роман французский дремлет;
В нем сафьянная закладка,
У очередной страницы
На ночлег остановившись,
Тихо с буквами болтает.
Только зеркало ни разу
Ночью глаз сомкнуть не сможет,
Отражая терпеливо
Каждый угол, каждый лучик.
На столе скучают перья
И молчат всю ночь шкатулки;
В тех шкатулках много писем,
Тихих, теплых, строгих, светлых.

Я б хотел начать поэму
О столе из этой спальни:
Что он думает, какие
У него друзья и сколько
Разных трещин и царапин
На его дубовой ножке.
И о трещинах подробно;
Об одной, о самой главной,
Что прилежной тонкой змейкой
Вдоль сухих волокон вьется,
Как река на пестрой карте.

А под тонким одеялом
Тело как бы потерялось,
Лишь лицо, уставясь в угол,
Смотрит остро, напряженно
На икону золотую
С потемневшим ликом Девы.
У стола — дорожки трещин,
У людей — морщинок сетки
Лица без морщин — чужие,
Словно чистый лист бумаги,
Словно вещь из магазина.
У нее на лбу морщину
Первого большого горя
Смерть отца напечатлела.
После первой ночи с мужем
В уголке виска, у глаза,
Пролегла одна бороздка —
Страха, разочарованья.
А сегодня появились
Неожиданно две новых
Там, где брови собирались
Уголком тупым сомкнуться,
И у губ, едва заметно,
Завтра, после пробужденья,
Обе сгладятся, исчезнут,
А покуда в них — страданье,
Просьба страстная, молитва.
За окном стучатся липы,
И минутная морщинка
Меж бровей ширококрылых
Углубляется, длиннеет:
Не жандармы ль? не за ними ль?
Но в саду черно и глухо.
Это ветер, ночь и думы
Страхи праздные рождают.
А в углу, из-за лампадки,
Два больших и светлых глаза
Смотрят ласково и скорбно
На подушку, где молитва
Из беззвучных уст струится.

— Благодатная Мария,