хижине парасхита. Там у нее было назначено свидание с жрецом. А во время второго свидания – в храме царицы Хатшепсут – их застал Сефта, главный астролог Дома Сети.
– Кто этот жрец? – спросил везир с притворным равнодушием.
– Человек низкого происхождения, получивший образование в бесплатной школе Дома Сети, – ответил Нему. – Сейчас он славится умением толковать сны и своими стихами. Имя его Пентаур. Пожалуй, его можно назвать красивым и статным мужчиной: он как две капли воды похож на покойного отца махора Паакера – ты ведь видел его, мой владыка?
Везир, мрачно вперивший глаза в пол, кивнул головой, а Катути воскликнула:
– Ах, как я глупа! Ну конечно же, Нему прав! Я сама видела, как она вся зарделась, когда Рамери сказал, что мальчики из-за него хотят бунтовать против Амени. Она только и мечтает о Пентауре!
– Ну хорошо, – медленно произнес Ани, – мы еще посмотрим, чья возьмет!
Он распрощался с вдовой и исчез в саду, а она пробормотала про себя:
– Сегодня в его словах звучала невиданная решимость, но ревность уже начинает ослеплять его, и вскоре он почувствует, что не сможет обойтись без моих проницательных глаз.
Нему же шмыгнул в сад вслед за везиром. Появившись внезапно перед ним из-за фигового дерева, он быстро зашептал, отвешивая низкие поклоны:
– Моя мать знает очень многое, высокий повелитель! Ведь священный ибис [164] тоже бродит по грязному болоту, когда отправляется за добычей, так почему бы и тебе не подобрать золото, валяющееся в пыли? Я бы научил тебя, как тайно с ней побеседовать.
– Говори, – мрачно буркнул Ани.
– Брось ее на один день в тюрьму, учини ей там допрос, а затем выпусти; если она сослужит тебе службу – награди ее, если же нет – всыпь ей палок. Но ты непременно узнаешь от нее что-то очень важное, а что именно – она не говорит даже мне.
– Ладно, увидим, – отозвался везир и, бросив карлику несколько золотых колец, величественно взошел на свою колесницу.
Неподалеку от дворца собралась такая густая толпа, что при виде ее в душу везира закрались опасения. Он приказал своему возничему придержать лошадей и отправил нескольких солдат вслед за скороходами. Однако его ожидала радостная весть, потому что крики толпы отнюдь не походили на жалобные вопли, – напротив, то были крики ликования и радости. Перед дворцом его встретили послы из Дома Сети, возвестившие по поручению Амени ему и народу, что произошло великое чудо: сердце овна Амона, разорванного дикими зверями, обнаружено в груди скончавшегося благочестивого пророка Руи.
Ани тотчас же сошел с колесницы, стал на колени на виду у всей толпы, последовавшей его примеру, молитвенно воздел руки к небу и громким голосом возблагодарил богов.
Продолжалось это довольно долго, а потом, войдя во дворец, он приказал рабам раздать толпе хлеб.
– У везира щедрая рука, – сказал один столяр из Фив, обращаясь к своей соседке. – Взгляни, какая белая лепешка. Я припрячу ее и отнесу деткам.
– Дай-ка мне кусочек, – пропищал какой-то совершенно голый мальчик, вырвал из рук столяра лепешку и скрылся в толпе, проворно скользя между ног людей.
– Крокодилово отродье! – выругался столяр. – От этих мальчишек прямо спасу нет!
– Они просто голодные, – сказала женщина, как бы оправдывая воришку. – Отцы на войне, а у матерей нет ничего, кроме сердцевины папируса да лотосовых семян.
– Пусть полакомится, – добродушно согласился столяр. – Проберемся теперь левее! Вон идет еще один слуга с лепешками.
– Видно, везир очень уж обрадовался чуду, – заметил сапожник. – То-то он расщедрился.
– Но ведь такого давно уж не бывало, – вмешался в разговор какой-то корзинщик. – Пожалуй, Ани особенно доволен, что именно Руи осчастливлен священным сердцем. Почему, спросите вы? Эх, дурни вы этакие! Ведь Хатшепсут – прародительница Ани!
– А Руи был пророком ее храма, – добавил столяр.
– Жрецы на том берегу Нила все привержены к старому царскому дому, уж я-то это знаю, – сказал пекарь.
– Как будто это тайна! – воскликнул сапожник. – Да, в старину людям получше жилось. Война дорого нам обходится, и даже уважаемые люди ходят босиком, потому что им не на что купить кожи. Да и добыча в прошедшем году была неважная. Рамсес, конечно, великий воин и герой, да к тому же он сын Ра, но что может он поделать без богов, если им не любы уже больше Фивы, – иначе почему же священное сердце барана стало искать себе вместилище в Городе Мертвых, да еще в груди сторонника старой…
– Придержи язык, – предостерег его корзинщик. – Вон идет стража.
– Ну, мне пора за дело, – заторопился пекарь. – А то у меня перед завтрашним праздником работы по горло.
– И у меня тоже, – вздохнул сапожник. – Кому охота брести босиком в Город Мертвых за первым из богов?
– Вы, верно, заработаете хорошие денежки! – вскричал корзинщик.
– Все бы ничего, если бы было кому помочь, а ведь сейчас все подмастерья на войне, приходится возиться с этими дрянными мальчишками. Да тут еще эти жены! Моя купила себе для процессии новую одежду, а детям, даже самым малым, – по ожерелью. Мы, правда, очень чтим наших покойников, и они нередко вознаграждают нас своей милостивой помощью, но что стоят мне жертвоприношения – и сказать невозможно. Больше половины моих доходов уходит на…
– А я под впечатлением смерти моей хозяйки дома дал клятву каждое новолуние приносить малую жертву, а раз в год – большую, – не выдержал пекарь. – Жрецы-то не отступятся от обещанного, а времена становятся все хуже и хуже. К тому же покойница не любит меня и неблагодарна, как, впрочем, и при жизни, потому что, являясь мне во сне, никогда не обрадует добрым словечком, да и нередко мучает меня.
– Она теперь – светлый и всезнающий дух, – сказала жена корзинщика. – А ведь ты, конечно, ей изменял. Блаженные-то знают все, что творится на земле.
Пекарь от растерянности даже крякнул, а сапожник воскликнул:
– Клянусь Анубисом, властелином подземного мира, я хочу умереть раньше моей старухи! Если она узнает у Осириса, что я здесь на земле творил, она, пользуясь своим правом принять там любой образ, какой захочет, будет являться ко мне каждую ночь, щипать меня, как рак клешнями, и давить кошмарами.
– А если ты умрешь первым, – сказала женщина, – то рано или поздно она все равно тоже попадет в преисподнюю и там увидит тебя насквозь.
– Это не так уж страшно, – со смехом сказал сапожник. – Ведь тогда я сам буду блаженным, и ее жизнь будет лежать передо мной как на ладони. Она тоже окажется не такой уж чистенькой, и если она бросит в меня там туфлей, то я запущу в нее молотком.
– Пойдем-ка лучше домой, – сказала жена корзинщика и потянула мужа за рукав. – Ничего путного ты здесь все равно не услышишь.
Окружающие захохотали, а пекарь воскликнул:
– Ну, мне пора! Я должен быть в Городе Мертвых еще засветло и распорядиться, чтобы мне там поставили стол для завтрашнего праздника. Лавка моя стоит как раз у входа в долину. Приводи ко мне завтра твоих детишек, сапожник, я подарю им сластей. А может быть, переправишься сейчас вместе со мной?
– Мой младший брат с товаром уже там, – ответил сапожник. – У нас же еще много дел в Фивах, а я вот стою здесь и теряю время на пустую болтовню! Интересно, покажут ли завтра чудотворное сердце святого барана?
– Непременно, – заверил его пекарь. – Ну, будь здоров! Вон и мои лари!
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Несмотря на поздний час, вместе с пекарем через Нил переправлялись сотни людей. Им было разрешено провести там под надзором стражников ночь накануне праздника, чтобы они
