ворочаться в постели, она встала, распахнула высокие окна и принялась наблюдать, как из-за моря поднимается багрово-огненный шар солнца…
Она не рассказала о звонке Сэнди ни Джастину, ни Дугу. Незачем их волновать. К середине дня ей даже удалось убедить себя, что скрытная Агнес просто-напросто отправилась не к племяннице, а к кому-то другому и со дня на день вернется домой. Черная туча, повисшая над ней в тот миг, когда она услышала голос Сэнди, не улетела и не рассеялась, но Эмми все равно решила ничего не говорить мужчинам.
После Нового года Дуг остался с ними еще на целых две недели. Лазурно-золотые деньки продолжались; на горизонте в синеватой дымке уходили в небо альпийские вершины; волны Средиземного моря с гулкими вздохами омывали берег, как сотни лет назад, когда его бороздили римские галеры. Эмми, Джастин и Дуг не теряли времени даром и каждый день придумывали себе все новые занятия и развлечения — иначе нельзя, если хочешь отвлечься, забыть, спастись…
Однажды вечером, когда Джастин играл в бридж, а Эмми и Дуг прогуливались по набережной, он небрежно обнял ее за талию. «Он — муж моей сестры, — подумала Эмми, — и она приговорена к пожизненному заключению…»
«К пожизненному»… Эти слова эхом отразились в шорохе волн. Эмми мягко убрала руку Дуга и сказала, что уже поздно, пора возвращаться в гостиницу и забирать Джастина.
На следующий день Эмми и Дуг наняли машину и отправились на прогулку по горной дороге вдоль Пти-Корниш. В другой машине ехали Джастин и головокружительная молодая вдовушка, с которой он познакомился в Монте-Карло.
Дорога оказалась долгой. Когда в долину начали спускаться синие тени, они остановились попить чаю в крохотной гостинице, прижавшейся к подножию крутого горного склона. Чай был невкусным, и Дуг заказал вина, которое, напротив, оказалось отменным. Они неторопливо смаковали его, беседуя, но внезапно Эмми твердо сказала, что пора возвращаться в Ниццу.
Дуг расплатился, и они вернулись к машине, припаркованной в крохотном, вымощенном булыжником дворике. По тропе они выехали обратно на дорогу, и за крутым поворотом взглядам их открылся великолепный вид: безбрежное море, черные силуэты кипарисов, темно-синие вершины гор… Дуг остановил машину, выключил мотор и зажег фары.
— Это на случай, если какая-то машина вдруг выскочит из-за поворота, — сказал он, затем повернулся и в сгущавшейся мгле, в обволакивавшей тени кипарисов нежно заключил Эмми в объятия. Она чувствовала тепло его рук и мягкой фланелевой куртки, шелковистость его шарфа, ощущала щекой его гладкую, но твердую щеку. Она снова почувствовала себя девочкой-подростком, влюбленной в Дуга, словно и не было всех этих лет и всего, что за них произошло. Зачарованная, она очутилась внезапно в зачарованном месте под темно-фиолетовым небом, где чернели стройные кипарисы, а с моря дул легкий, ласковый бриз. Дуг повернул к себе ее лицо и поцеловал в губы, затем еще раз.
— Ты скажешь, что так нельзя, — хрипло произнес он. — Но только так и можно. Можно и нужно. Я не могу помочь Диане. Я не…
Чары рассеялись. Диана отпрянула, но Дуг крепче привлек ее к себе и ликующе выкрикнул:
— Ты любишь меня, я знаю! Я не стал бы ничего делать, не будь я уверен в этом!
— Нет-нет, ты ошибаешься. Отпусти меня, Дуг. Давай вернемся в Ниццу.
Он отпустил ее и некоторое время сидел молча, опираясь на руль. Глаза его были темнее ночного моря.
— Хорошо, — сказал он наконец. — Я не хочу, чтобы ты была несчастна. Но выход должен быть, и я его найду.
Он завел машину, и они помчались вниз, навстречу ярким огням Ниццы. К тому времени, как они подъехали к гостинице, уже совсем стемнело, и взволнованный Джастин маячил перед входом, дожидаясь их.
На следующий день, рано утром, Дуг сказал, что возвращается в Нью-Йорк. Решение было внезапным, и Джастин изо всех сил пытался отговорить его, но Дуг сказал, что его беспокоит судьба спектакля. Эмми промолчала. Потом Дуг улучил минутку наедине с ней — в ее номере, в просторной гостиной. Аромат фиалок, которые он неизменно приносил Эмми, и резкий, приторный запах фрезий, казалось ей, будут преследовать ее всю жизнь… Дуг сказал только одну фразу:
— Ты знаешь, почему я уезжаю.
Она кивнула, и тут зашел Джастин за ежеутренней свежей гвоздикой. Они втроем отправились в аэропорт, и возможности поговорить с глазу на глаз больше не представилось.
— Теперь нам будет одиноко, — вздохнул Джастин, глядя, как самолет отрывается от взлетной полосы.
— У тебя же есть твоя молодая вдовушка, — поддразнила его Эмми.
— Никого у меня нет. Да к тому же она и не вдовушка вовсе. Я горько заблуждался: у нее есть муж. — Джастин легонько вздрогнул. — Кстати, настоящий атлет. Гольф, бокс, охота и все такое. Он приезжает на следующей неделе.
Эмми рассмеялась, хотя ей было совсем невесело.
— В таком случае тебе нужно или расстаться с ней, или самому заняться боксом!
Джастин не снизошел до ответа.
Дуг дал о себе знать только через неделю. Но на этой неделе прозвучал еще один тревожный звонок от Сэнди.
12.
Письмо от Дуга пришло в полдень. Долетел он благополучно, спектакль закрывается, он был у Дианы, она жива-здорова. «Мне кажется, она все знает, Эмми. Она догадывается. Я ни слова ей не сказал, но уверен, что она знает». Дальше в письме говорилось, что браслеты не найдены и полиция пока не навит никаких следов. Лейтенант Хейли, еще один полицейский и Сэнди ездили к Диане и беседовали о браслетах. Она не могла вспомнить, когда надевала их в последний раз, но ее обрадовало, что кражей заинтересовался Хейли: по ее мнению, это может означать, что он не полностью уверен в ее виновности. Сам Дуг еще раз обыскал собственный дом: «Ты же знаешь, как беспечна Диана: она вполне могла сунуть их в какую-нибудь сумочку или забросить в дальний угол и забыть об этом. Но я ничего не нашел». «В денежных делах, — подумала Эмми, — Диана отнюдь не беспечна, с другой стороны — ей ничего не стоит оставить драгоценности в бумажном пакете под кроватью…» Дальше Дуг писал, что в Ницце ему было очень хорошо, что ути дни стали для него глотком свежего воздуха и что он никогда о них не забудет. Письмо заканчивалось словами: «Эмми, милая, ты все помнишь, ты должна помнить. И я никогда не забуду те мгновения над морем, возле маленького ресторанчика, где мы пили чай, не забуду темные тени кипарисов и огни Ниццы далеко внизу… и мы вдвоем — ты и я… Не стану продолжать. Но я люблю тебя».
Эмми частично зачитала письмо Джастину.
— Много ты пропустила? — проницательно спросил он.
— Почти ничего.
— Неправда. Ты пропустила самое важное. Я не вчера родился и прекрасно вижу, как у вас с Дугом обстоят дела. Ты была права: не стоило мне его приглашать. Дело дрянь: Дуг связан с женщиной, которая сидит в тюрьме, а ты… Ох, Эмми, не знаю… Иногда свет считает дурным то, что на самом деле хорошо. С другой стороны, — поспешно добавил он, — вряд ли тебе или Дугу стало бы легче, если бы он развелся. А жить с ним вместе, если он не разведется с Дианой и не женится на тебе, ты не сможешь, по крайней мере, я себе этого не представляю. — Он вздохнул. — А может быть, я и не прав. — Джастин помолчал, глядя, как Эмми складывает письмо и прячет в сумочку. — Забавно, — сказал он наконец. — Никогда я не считал себя замшелым стариком, а уж тем более ханжой, но порой обнаруживаешь в себе самые неожиданные вещи. Представляю, что устроит тебе по возвращении твоя тетка Медора.
— Она уже устроила, — сухо ответила Эмми.
— Вот-вот, а ты продолжаешь ее содержать. Все для нее делаешь. По идее она должна поддерживать
