рисунками. Но он зашифрован, а подозреваемый, похоже, не владеет ключом к шифру.
— Это потому, что его пока не подвергли пытке, — буркнул самый молодой из магистратов. — Сразу бы и рукопись прочел.
Карнесекки, который внимательно прислушивался к диалогу, впервые запротестовал. Судя по лязганью, он был прикован к месту металлической цепью.
— Я ничего не знаю об этой книге! — крикнул он, содрогнувшись. — Она принадлежала французскому магу, так называемому пророку!
Падре Михаэлис оживился.
— Какому магу? — спросил он, стараясь скрыть интерес.
— Знаменитому, тому, что издает альманахи… Нострадамусу!
Михаэлис в душевном порыве возблагодарил Господа. Оба следа, по которым он шел, Карнесекки и Мишеля де Нотрдама, снова чудесным образом сошлись. Теперь стало ясно, что Господь направил его по верному пути. И он обязался посвятить ночь благодарственной молитве.
Теперь настал миг решающего броска, продиктованного новой уверенностью.
— Прошу вас, ваше превосходительство, — сказал он, обращаясь к старшему магистрату, — велеть увести обвиняемого. То, что я хочу сказать, не предназначено для посторонних ушей. Говорю вам это как иезуит, выступающий не только от своего имени, но от имени высшего руководства.
Свидетель, пусть и авторитетный, обращался к трибуналу неслыханным тоном. Трое магистратов снова посовещались по-венециански. Худолицый возмущался больше всех и сильно жестикулировал. Однако старшему, после колоритного увещевания, удалось утихомирить коллегу. Он жестом подозвал двух солдат, стоявших в глубине зала.
Заключенного с трудом подняли и поволокли прочь. Стало видно, что ноги его скованы цепью, и из-за этого он мог передвигаться только маленькими шажками. Он умоляюще взглянул на падре Михаэлиса.
— Вы будете меня защищать, правда?
Тот ничего не ответил, только опустил и снова поднял веки. Это можно было расценить как согласие. Карнесекки закричал:
— Я буду вам благодарен всю жизнь! Понимаете? Всю жизнь!
Стражники буквально приподняли его над землей, понуждая идти, нелепо хромая.
Старший экзекутор подождал, пока закроются портьеры в глубине зала, потом медленно сказал:
— Падре Михаэлис, мы выполнили вашу просьбу исключительно из почтения к ордену Иисуса. Надеюсь, теперь вы сообщите нам, что же вас так заинтересовало, что заставило нарушить протокол допроса.
Михаэлис почтительно склонил голову.
— Вы правы, ваше превосходительство. Я должен вам сообщить конфиденциально, что бывший епископ Пьеро Карнесекки разыскивается римской инквизицией по подозрению в тяжком преступлении. Он был сообщником гугенотов, которые пять лег назад похитили из застенков лионской инквизиции Мишеля Серве.
Экзекутор с красным лицом изумился:
— Вы имеете в виду Микеле Сервето, еретика, которого потом сжег Кальвин?
— Именно так.
— Я полагаю, вы просите препроводить подозреваемого во французскую инквизицию?
— Совершенно верно. Я берусь сам препроводить его в Лион с небольшим эскортом. Дайте мне пару людей, но только до Пьемонта, а там подключится французская стража. И конфликт между вашей компетенцией и компетенцией Совета Десяти будет разрешен. А заодно освободитесь и от неугодного заключенною, за которым стоят сильные покровители.
Красное лицо экзекутора озарилось. Он повернулся к старшему коллеге:
— Это действительно решает все! Тем более что мы не можем продолжать расследование такого запутанного и странного дела.
Глава комиссии посмотрел прямо на падре Михаэлиса.
— Идея хороша, но пришла слишком поздно.
Он показал только что полученное письмо.
— Наш дож, Лоренцо Приули, приказывает немедленно отпустить Пьеро Карнесекки на свободу. Венеция предоставляет ему надежное убежище на срок, который он сам сочтет необходимым.
Михаэлис боялся такого исхода событий с того момента, как в залу вошел гонец, одетый в цвета Венецианской республики, но протестовать даже не пытался.
— Я полагаю, вы должны повиноваться, — прошептал он.
— Правильно полагаете.
Все трое магистратов поднялись с кресел. Заседание окончилось, но Михаэлис вовсе не был расположен признать свое полное поражение.
— Высокочтимые магистраты, — сказал он, — я понимаю, что все противоречия для вас закрыты. И улики, которые вы собрали, вам больше не нужны. Среди них есть одна, которая мне очень бы пригодилась.
— Которая? — спросил старший экзекутор, стаскивая тогу.
— Зашифрованная рукопись. У нашего ордена во всех уголках земли имеются ученые, сведущие во всех языках и науках. Может быть, им удастся расшифровать язык, который вам кажется непонятным.
Магистрат пожал плечами.
— Почему бы и нет? Тем более что дело закрыто. Пойдемте со мной.
Михаэлис по лестнице спустился за экзекутором на первый этаж и прошел в маленькую комнату. Там, не обращая внимания на душные испарения от близости каналов, двое молодых людей разбирали и приводили в порядок документы. Дела громоздились на длинных стеллажах, которые прогибались под тяжестью переплетов. В комнате было нечем дышать, и чиновники кашляли от пыли.
Вспотевший экзекутор сделал им знак не вставать с мест и кашлять себе спокойно. Он снял с полки среднего размера рукопись и протянул ее Михаэлису.
— Вот «Arbor Mirabilis». Рукопись ваша. Можете делать с ней, что хотите.
Михаэлис пролистал манускрипт и застыл от изумления. Текст был записан буквами, похожими на буквы всех алфавитов сразу и в то же время ни на что не похожими. Иллюстрации шокировали. В аляповатых, ярко раскрашенных рисунках было что-то неодолимо плотское и непристойное, даже если на них были изображены растения или созвездия.
Он закрыл рукопись с чувством необъяснимой неловкости.
— Вы не спрашивали у Карнесекки, от кого ему достался манускрипт?
— Спрашивали. Кажется, ему доверил рукопись некто Симеони, один из тех флорентийских астрологов, которыми кишит двор французской королевы.
Михаэлис вздрогнул. Он хорошо помнил, как встретился с невестой Симеони на банкете в честь Нострадамуса, организованном Екатериной Медичи. Ее звали Джулия, и она оставила по себе слишком приятное воспоминание, отпечатавшись в памяти без тени того, что принято называть грехом. И тогда он убрал ее из памяти, а теперь вот она снова появилась…
Он отвлекся от мысли, и вдруг дрожь охватила его. Это была дрожь удачи. Симеони был связан с Карнесекки, Карнесекки — с Нострадамусом: такое перекрестье судеб не могло быть случайным. Теперь надлежало смоделировать его с помощью того знания человеческой породы, которым владеют только иезуиты, тогда как другие ордена тешат себя пустыми абстракциями. Он явно был у цели.
Он закрыл рукопись, подняв маленькое облачко пыли из засохших чернил, и, подождав, пока рассеется его серебристая пелена, почтительно поклонился магистрату:
— Благодарю вас, ваше превосходительство. Я передам его святейшеству ваше почтение.
Экзекутор тоже поклонился, на миг забыв о чопорности, подобающей его должности.
— И скажите ему также, что в Венеции обитают его верные подданные, пусть и влюбленные в собственную независимость.
— Не премину.
И Михаэлис двинулся к выходу с манускриптом под мышкой.
Выйдя, он окунулся в море света. Солнце вспыхивало в воде канала, скрывая грязную воду под
