В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной — это только один шаг. „Война может вспыхнуть неожиданно. Ныне войны не объявляются. Они просто начинаются“ (Сталин)».
Кроме того, о возросшей угрозе войны в предвоенные дни открыто говорилось с партийных трибун. Об этом, например, пишет начальник штаба 4-й армии ЗапОВО полковник Сандалов в своей книге «Боевые действия войск 4-й армии в начальный период Великой Отечественной войны»:
«19 июня, состоялся расширенный пленум областного комитета партии, в котором участвовало большое число армейских политических работников. На пленуме первый секретарь обкома тов. Тупицын обратил внимание на напряженность международной обстановки и ВОЗРОСШУЮ УГРОЗУ ВОЙНЫ (выделено мной, — Ю.Ж). Он призывал к повышению бдительности, но одновременно указал, что по этому вопросу не нужно вести открытых разговоров и проводить какие-либо крупные мероприятия, которые могут быть замечены населением».
Если поверить Городецкому, то Сталин 18 июня утверждал, что Германия по своей воле никогда не станет воевать с Россией, а, по свидетельству Сандалова, на следующий день секретарь Брестского обкома с трибуны пленума заявляет о возросшей угрозе войны. Однако такого в сталинское время быть просто не могло по определению. Угадайте с трех раз: кто солгал Городецкий или Сандалов?
Впрочем, если ответ на этот вопрос вызывает затруднение, то можно обратиться к свидетельству адмирала Кузнецова:
«Для меня бесспорно одно: И.В.Сталин не только не исключал возможности войны с гитлеровской Германией, напротив, он такую войну считал весьма вероятной и даже, рано или поздно, неизбежной».
Последним довоенным действием высшего советского военного и политического руководства СССР было подписание Директивы о приведении войск приграничных округов в боевую готовность. По описанию событий 21 июня 1941 года, приведенному в мемуарах Жукова, Сталин дал свое согласие на подписание такой директивы лишь после того, как Тимошенко и Жуков доложили ему о показаниях немецкого перебежчика, утверждавшего, что немецкие войска выходят в исходные районы для наступления, которое начнется утром 22 июня.
Однако если исходить из версии Жукова о том, что Сталин якобы уверовал в свою гениальность, то совершенно непонятно, почему показания какого-то перебежчика, который, в принципе, действительно мог оказаться и провокатором, сломили его веру в свои способности предотвратить войну с фашистами:
«Захватив с собой проект директивы войскам, вместе с наркомом и генерал-лейтенантом Н. Ф. Ватутиным мы поехали в Кремль. По дороге договорились во что бы то ни стало добиться решения о приведении войск в боевую готовность.
И. В. Сталин встретил нас один. Он был явно озабочен.
— А не подбросили ли немецкие генералы этого перебежчика, чтобы спровоцировать конфликт? — спросил он.
— Нет, — ответил С. К. Тимошенко. — Считаем, что перебежчик говорит правду…»
После чего Сталин, предварительно скорректировав текст директивы, согласился на то, чтобы нарком обороны подписал его. Если сравнить эту, ставшую уже канонической картину, вошедшую во многие кинофильмы и книги, с журналом записи лиц, принятых И. В. Сталиным 21 июня, то бросается в глаза несоответствия в воспоминаниях Жукова, тому, что было зафиксировано документально. Так из журнала явствует, что вместе с Жуковым и Тимошенко к Сталину вошел вовсе не Ватутин, а Буденный.
Но самое главное, Тимошенко был у Сталина в этот день дважды! Первый раз с 19.05 до 20.15, когда он был вызван вместе с секретарем Ленинградского горкома ВКП(б) Кузнецовым, назначенным в этот день решением Политбюро членом Военного Совета Северного фронта. А второй раз всего через 45 минут вместе с Жуковым и Буденным с 20.50 до 22.20.
Однако Жуков даже не упоминает о первой в этот день встрече Тимошенко и Кузнецова со Сталиным, хотя эта встреча, состоявшаяся в критический момент времени развития событий, могла иметь принципиальное значение при интерпретации действий Сталина.
Судя по всему еще до прихода Жукова и Тимошенко в Кремль между 19 и 20 часами 21 июня и была принято постановление политбюро ЦК ВКП(б) «Об организации фронтов и назначениях командного состава», написанное рукой Маленкова:
«I. 1. Организовать Южный фронт в составе двух армии с местопребыванием Военного совета в Виннице.
2. Командующим Южного фронта назначить т. Тюленева, с оставлением за ним должности командующего МВО.
3. Членом Военного Совета Южфронта назначить т. Запорожца.
II. Ввиду откомандирования тов. Запорожца членом Военного Совета Южного фронта, назначить т. Мехлиса начальником Главного управления политической пропаганды Красной Армии, с сохранением за ним должности наркома госконтроля.
III. 1. Назначить командующим армиями второй линии т. Буденного.
2. Членом Военного Совета армий второй линии назначить секретаря ЦК ВКП(б) т. Маленкова.
3. Поручить наркому обороны т. Тимошенко и командующему армиями второй линии т. Буденному сорганизовать штаб, с местопребыванием в Брянске.
IV. Поручить нач. Генштаба т. Жукову общее руководство Юго-западным и Южным фронтами, с выездом на место.
V. Поручить т. Мерецкову общее руководство Северным фронтом, с выездом на место.
VI. Назначить членом Военного Совета Северного фронта секретаря Ленинградского горкома ВКП(б) т. Кузнецова».
То, что Сталин еще утром 21 июня имел новую информацию о вероятном нападении фашистов в ближайшие часы, и не только поверил ей, но и уже к полудню давал указания по предотвращению возможных последствий немецкой агрессии видно, например, из воспоминаний командующего московским военным округом, генерала Тюленева:
«В полдень мне позвонил из Кремля Поскребышев:
— С вами будет говорить товарищ Сталин…
В трубке я услышал глуховатый голос:
— Товарищ Тюленев, как обстоит дело с противовоздушной обороной Москвы?
Я коротко доложил главе правительства о мерах противовоздушной обороны, принятых на сегодня, 21 июня. В ответ услышал:
— Учтите, положение неспокойное, и вам следует довести боевую готовность войск противовоздушной обороны Москвы до семидесяти пяти процентов.
В результате этого короткого разговора у меня сложилось впечатление, что Сталин получил новые тревожные сведения о планах гитлеровской Германии».
Но было бы крайне странно, если бы предупредив генерала Тюленина, Сталин не предупредил бы об изменении ситуации и Жукова с Тимошенко. Так что вся жуковская версия с немецким перебежчиком становится весьма сомнительной.
Ряд авторов в качестве доказательства того, что Сталин и Молотов до последнего момента не верили в возможность немецкого нападения, используют запись, сделанную 21 июня Димитровым в своем дневнике:
