броненосца, одного из пяти гигантских судов, которыми Германия справедливо гордилась, хотя Англия обладала и более крупными. Он находился на высоте двух метров над нашими головами.
Мы принялись за дело, не теряя времени. Два отряда — в том числе и мой — были оставлены у первого броненосца, остальные отправились дальше. Броненосцы стояли рядом, приблизительно на расстоянии двухсот метров друг от друга. Решено было, что взрывы начнутся с последнего, так что времени у нас было достаточно.
Мы поместили наши заряды плутонита в кружок под самым килем; офицер приладил к ним провода, связавшие их в один заряд; затем, постепенно развертывая проволоку, он отошел на сто метров от броненосца — мы следовали за ним — и здесь остановились. Один конец проволоки он соединил с полюсом маленькой батареи в футляре, другой оставил пока свободным.
Мы стали ждать. Кругом царил полумрак. На расстоянии ста метров судно рисовалось неясной темной массой. Царила глубокая тишина. Моя мысль невольно уносилась в редакцию, к газете. То-то будет статья! Да, настоящий гвоздь номера! Что мы тут натворили! Испортили два торпедных заграждения, линию подводного освещения, линию сигнальных колоколов, уничтожили подводное судно совершенно нового типа, — недурно! А теперь — пять исполинских броненосцев!.. И все это — в какие-нибудь час, другой, в самом центре неприятельского лагеря, даже не в берлоге, а, можно сказать, в пасти львиной, среди сторожевых судов, охранных постов! Если за путешествие на «Сириусе» меня называли полоумным, то что скажут теперь! Я представлял себе патрона, мне казалось, я слышу его восклицания: «Да здравствует Франция! Какой тираж! Пятнадцать миллионов номеров!»..
Потом мысли мои приняли другое направление. Сколько тысяч человек на этих пяти гигантах? Что будет с ними спустя пять или десять минут?.. Но я отогнал от себя эти мысли…
Но вот вправо от нас, далеко впереди, раздался грохот взрыва, за ним другой, третий, четвертый… Вода кругом заволновалась. Я с трудом удержался на ногах. Наш офицер замкнул ток. Последовал еще более страшный, более близкий, взрыв. Меня так и метнуло в сторону; веревка, соединявшая меня с остальными, соскочила с пояса; я шлепнулся навзничь, перевернулся несколько раз, инстинктивно хватаясь руками за водоросли и ил, чувствуя, что меня швыряет туда и сюда, кружит, вертит, куда-то уносит… Наконец, судорожно уцепившись за камень на дне, я остановился. Вода понемногу успокоилась. Я поднялся на ноги, ошеломленный, плохо соображая, в чем дело. Мало-помалу, однако, я опомнился. Ощупал себя, — жив несомненно; и, кажется, цел и невредим. Но где же остальные? Очевидно, их разметала в разные стороны разбушевавшаяся вода. Я вглядывался в полумрак, но ничего не видел перед собой, кроме трупов, медленно уносившихся течением. Это были погибшие при взрыве немецкие моряки. Бесконечной процессией тянулись они передо мной, десятками, сотнями… Но тщетно я старался различить на дне своих товарищей…
На мгновение мною овладело отчаяние. Я готов был считать себя погибшим. Но когда мысли мои пришли в порядок, я сообразил, что в случае крайности и один могу добраться до «Разведчика». Ориентироваться было нетрудно. Я вспомнил также о сигнальных аппаратах и немедленно пустил в ход электрическую лампочку. В ответ блеснул огонек шагах в пятидесяти. Немного погодя, я, к великой своей радости, сошелся с офицером нашего отряда, Марселем Дюшменом.
Мы принялись за розыски остального отряда, но тщетно. Ничего кроме трупов, трупов, трупов — очевидно их были тысячи — не попадалось нам навстречу. Так как подобный случай предвиделся , заранее решено было, что разбредшиеся участники экспедиции, если им не удастся найти друг друга, возвращаются на судно каждый сам по себе — то после довольно продолжительных поисков, оставшихся безрезультатными, мы решили вернуться.
Мы прошли около двух километров — расстояние, отделявшее броненосцы от стоянки «Разведчика» — вниз по течению, сопровождаемые и перегоняемые трупами, все также безмолвно плывшими по реке; затем направились к берегу, всматриваясь в подводный сумрак. Было уже утро, в нашем подводном царстве оно казалось сумерками; глаза, привыкшие к этому полусвету, различали крупные предметы на значительном расстоянии. По дороге мы нагнали нескольких товарищей из разных отрядов и вскоре огромная темная масса «Разведчика» показалась перед нами.
Была уже половина восьмого, когда мы явились на судно — первые из отряда. Нас ожидали с нетерпением, с беспокойством.
За нами стали подходить и остальные товарищи — спустя полчаса собрались уже все, кроме двух отрядов, находившихся под командой начальника экспедиции, капитана Реальмона.
Мы долго не хотели верить в их гибель. Но прошло еще полчаса, три четверти, час… Сомнения исчезали, тяжелая уверенность овладевала всеми. Невозможно было сомневаться. Отсутствие их могло быть объяснено только гибелью. Офицеры перебирали различные возможности; наиболее вероятным казалось предположение, что взрыв первого броненосца вызвал в свою очередь взрыв третьей, не найденной нами, линии торпед, оказавшейся поблизости, и что этот последний взрыв погубил наших товарищей.
Между тем, необходимо было принять решение. Мы не могли оставаться здесь неопределенно долгое время. Сейчас внимание неприятеля сосредоточено на месте гибели броненосцев, но поиски могут распространиться на все устье.
На случай своей гибели, оставил капитану Берже инструкцию в запечатанном пакете. Капитан пригласил в свое отделение г. Брамето, старшего офицера после Реальмона, и вместе с ним ознакомился с инструкцией. Затем он вышел к отряду.
— Господа, — сказал он, — я прочту вам инструкцию капитана Реальмона. Вот его требование:
«Если я не вернусь спустя два часа после взрыва, считайте меня погибшим, равно как и всех, кто не вернется за это время. Не ждите дольше, а отправляйтесь в обратный путь. В тридцати милях к западу от Гельголанда вы встретите эскадру английских минных крейсеров, которой поручено сопровождать вас до встречи с французским флотом. Прошу г. Брамето, моего заместителя, обсудить со всеми вами, господа, и с начальником английской эскадры, не окажется ли возможным пустить ко дну несколько германских пароходов в Кильском канале. Если эта вторая операция удастся, то постройку плоскодонных судов, вероятно, придется приостановить, и я думаю, что наше вмешательство убьет в зародыше германскую экспедицию в Англию».
Было уже четверть десятого. Со времени взрыва прошло почти три часа. Оставалось только исполнить приказание нашего предводителя.
Капитан Берже распорядился отъездом. Гробовое молчание царствовало на судне. Очевидно, наши товарищи погибли, но все же сомнения мучили нас. А что, если они живы! Что, если через десять минут — четверть — полчаса они вернутся, и не найдут судна, и будут тщетно искать его — брошенные своими товарищами на дне реки!
Между тем «Разведчик» двигался, оставаясь над самым дном реки. Мы благополучно выбрались из устья. К половине двенадцатого, когда мы должны были находиться за тридцать миль к западу от Гельголанда, капитан Берже решил подняться наверх. На расстоянии полумили от нас оказалась эскадра из шести минных крейсеров под английским флагом.
Моя задача была завершена и я простился с товарищами по экспедиции, так любезно принявшими меня в свою среду, и пересел на быстроходный крейсер «Корнивалл», который должен был отделиться от эскадры и плыть в Дюнкирхен.
Спустя пять часов я был уже в этом городе. Здесь я прочел телеграммы о гибели пяти германских броненосцев, «взорванных французскими водолазами, пробравшимися в устье Эльбы». Об этом свидетельствовали двадцать три трупа, найденные около полудня. «Без сомнения, эти люди погибли при взрыве линии подводных торпед», — прибавляла телеграмма, — «немногие из них были искалечены, большинство же захлебнулись вследствие разрыва водолазных костюмов».
Электрический поезд из Дюнкирхена отходил в 8 часов. Еще до полуночи я был в редакции. Тут меня усадили в отдельной комнате, где я написал статью в шесть столбцов, под охраной двух сторожей, стоявших перед дверью и не допускавших ко мне никого. Таково было распоряжение патрона, который и сам не заглянул ко мне, пока статья не была кончена.
О колоссальном тираже на следующий день и говорить нечего. За номер «2000 года» платили франк.
