иметь возлюбленной. Извините меня, я вовсе не хотел вас обидеть. Но ведь кто-нибудь у вас, наверное, же есть? Ну, может быть… может быть… собака?
– У м-меня есть м-мал-ленькая с-соб-бака…
– Ну вот, видите, господин Перльмуттер, у каждого человека есть что-нибудь. У меня тоже есть собака, и я уверяю вас, что я никого так не люблю, как ее. Итак, подумайте о вашей собаке. Подумайте, какая будет радость для вас, когда вы вернетесь домой целым им невредимым и ваш песик будет прыгать на вас и визжать и махать хвостом. Подумайте о вашей собаке и… по команде «раз» стреляйте!
– Я б-буду стрелять! – с трудом промолвил маленький еврей.
Две крупные слезы покатились по изрытым оспою щекам и оставили на них светлые полосы. Он крепко сжал пистолет, который подал ему мой товарищ, и взглянул на моего коллегу с унылой мольбой, как будто его мучило какое-то желание.
– Е-если я… – заикаясь, начал он.
Мой товарищ помог ему:
– Вы хотите попросить меня позаботиться о вашей собаке, если с вами случится что-нибудь? Не так ли, господин Перльмуттер?
– Да! – ответил маленький еврей.
– Ну, так я даю вам слово и сдержу его, как честный студент. Собаке будет хорошо, можете быть на этот счет спокойны.
Он протянул ему руку, и еврей крепко пожал ее.
– Бла-благ-годарю!
– Стороны готовы? – спросил внепартийный.
– Готовы! – воскликнул мой товарищ. – Стреляйте, господин Перльмуттер, стреляйте!.. Это самооборона. Подумайте вашей собаке и стреляйте!
Мы снова пошли за деревья. Внепартийный стоял бок о бок со мной. Я не сводил глаз с маленького еврея.
– Внимание! Раз!..
Перльмуттер вздернул пистолет вверх и выстрелил. Пуля пролетела где-то над ветками. И он словно застыл, растопырив руки.
– Браво! – пробормотал мой товарищ.
– Два!..
– Если Меркер имеет хоть искру совести в башке, он выстрелит в воздух, – снова пробормотал он.
– И… Тррри!
В этот момент трахнул выстрел Меркера. Зелиг Перльмуттер раскрыл рот. Чисто и ясно раздались его слова. В первый раз в своей жизни он не заикался. Нет, честное слово, он запел. И запел громко и чисто:
Пистолет выскользнул у него из руки, и он упал лицом землю. Мы подбежали к нему. Я осторожно перевернул е лицом вверх.
Пуля попала ему в самую середину лба. Маленькая, дыра…
– Я исполню то, что обещал ему! – шептал мне товарищ. – Я велю Факсу сегодня же принести собачонку. Пусть ее подружится с моим Неро. Оба пса будут в восторге, когда я на расскажу им, как я раскатал благородных господ из «Маркии» Спокойной ночи, Зелиг Перльмуттер, – продолжал он еще тише, – ты был грязная перечница и отнюдь не делал чести своему имени, но, черт меня побери, все-таки ты был благородный студент, и Меркеры заплатят мне за то, что они тебя так безобразно ухлопали. Это мой долг перед твоей собакой. Надеюсь, что у нее не так уж много блох!..
Врачи подошли и занялись Перльмуттером. Они промыли рану и вложили в нее газовый тампон, чтобы остановить кровотечение.
– Напрасный труд! – сказал наш старый доктор. – Ничего другого не ос– тается, как только писать свидетельство о смерти.
– Пойдемте завтракать! – предложил беспартийный.
– Благодарствуйте! – ответил мой товарищ официальным тоном. – Мы должны исполнить наш долг по отношению к нашему товарищу. Берись, фукс!
Мы подняли тело и с помощью служителя отнесли его через лес на дорогу и положили в карету.
– Кучер, вы не знаете тут где-нибудь убежища?
– Не знаю.
– Но ведь где-то тут в лесу есть общинная больница?
– Да, сударь, есть, Денковская. Большая больница.
– Далеко отсюда?
– Часа два езды.
– Поезжайте туда. Это ближе всего. Там мы сбудем его с рук.
Мы уселись на задние сиденья. Служитель сел против меня, а другое переднее место занял Зелиг Перльмуттер. Пришлось потратить некоторое время на то, чтобы привести его в сидячее положение. Лошади дергали, и приходилось крепко держать его, чтобы он не сваливался вперед.
– Видишь, как хорошо я сделал, что закалял твои нервы, фукс. Вот теперь тебе это и пригодится. Факс, откройте корзину с провизией.
– Спасибо! – сказал я. – Я не стану есть.
– Что-о? – продолжал товарищ. – Ты отказываешься? А я тебе скажу, что ты будешь есть и пить, что только за ушами затрещит. Я отвечаю за тебя, малыш, и не имею никакой охоты привозить тебя домой в состоянии коллапса. Prosit!!
Он налил мне большой стакан коньяку, и я опрокинул его в рот. Я давился бутербродом с ветчиной. Я думал, что не смогу одолеть и одного, но съел четыре и залил их коньяком.
Дождь хлынул с новой силой. Он хлестал ручьями в дрожащие стекла каре– ты. Карета вязла в грязи. Один из нас должен был попеременно сидеть против мертвеца, чтобы поддерживать его. Мы должны были приехать на место в десять часов и поминутно вынимали часы… Никто не говорил ни слова. Даже мой приятель прекратил балагурство. Только «Prosit! Prosit!» раздавалось в нашей карете. И мы пили.
Наконец мы были у цели нашего путешествия. Служитель побежал через сад в дом, а мы в это время дали кучеру есть и пить.
Из дома к нам вышли два сторожа, а за ними пожилой господин – управляющий заведением. Мой товарищ представился ему и изложил свою просьбу, которая показалась врачу, очевидно, в высшей степени тягостной.
– Уважаемый коллега, – промолвил он, – это крайне неприятное обстоятельство для нас. Мы совершенно неподготовлены для таких случаев. Я совершенно не знаю, куда мы денемся с трупом. Нельзя ли вам…
Но мой товарищ настаивал:
– Невозможно, доктор! Куда же мы-то денемся?.. Впрочем, вы обязаны взять у нас тело и составить протокол. Дуэль происходила в пределах вашего округа.
Врач поиграл своей цепочкой и спросил кучера:
– Не можете ли вы описать мне место?
Кучер описал место, и мрачная физиономия у врача просветлела.
– О, я чрезвычайно сожалею, господа, но эта лужайка лежит вне нашей границы. Она принадлежит общине Гуген. Поезжайте туда в провинциальную лечебницу для душевнобольных, и там у вас возьмут тело.
Мой товарищ стиснул зубы:
– Долго ехать туда?
– Ну, два с половиной или три часа, смотря по тому, как поедете.
– Ага. Смотря по тому, как поедем. Это значит, по меньшей мере, четыре часа. В такую погоду и на усталых лошадях, которые уже с пяти часов утра в работе…
– Мне это очень грустно, господа.
Мой товарищ начал новую атаку:
