подумал: если они предвещают новую снежную бурю, на этот раз она занесет нас окончательно и бесповоротно.

Даже в более критических обстоятельствах Па всегда находил ободряющие слова, но в это утро и он прямо онемел от неожиданности, и я увидел по его лицу, что он совсем приуныл.

Весь день напролет мы по очереди поднимались на террасу посмотреть, что там творится, и каждый раз боясь обнаружить свежие сугробы. Но ничего такого не произошло. Нам бы радоваться этому, но неподвижная тяжесть туч казалась такой гнетущей, что нам все время чудилась какая-то новая страшная угроза.

Ночь наступила странно быстро, точно в середине зимы, и когда перед ужином отец попросил меня сбегать наверх и взглянуть, что там делается, я подчинился с тайным страхом. Взобравшись на лестницу, я просунул наверх только руку с лампой. Меня проняла дрожь, и, даже не ступив на помост, я быстренько скатился вниз.

Внизу я доложил:

— Все то же самое. Очень темно, ничего не видно, но снег не идет.

— Ну и прекрасно, дальше бы так. Ты что-то слишком быстро обернулся.

— Очень холодно наверху.

— Тем лучше, это хороший признак.

И однако, тревога продолжала мучить нас; мы сидели за столом, понурив головы и почти не разговаривая.

Ночью мне показалось, что кошмар, в котором мы жили, сгустился вокруг нас еще сильнее. Укрывшись одеялом, я прочел сочиненную мной самим молитву: «Боже, сделай так, чтобы снег больше не шел!» Потом: «Защити Катрин!» И в заключение: «Дай нам мужества, особенно моей бедной маме, которая так в нем нуждается!» Я подумал о мертвых: как им, должно быть, холодно и одиноко лежать на кладбище, и что осталось после стольких лет от бабушки, дедушки, тети Агаты: одни кости да зубы в истлевших гробах. Я мысленно проникал под землю и видел все это — особенно зубы, белеющие во мраке.

Так я продолжал фантазировать еще некоторое время и кончил тем, что нагнал страху на себя самого. Я попытался думать о чем-нибудь другом, но это уже не получалось: все те же мрачные образы кружились передо мной, доводя до того, что я затрясся от ужаса. Свернувшись комочком под одеялом, подтянув колени к подбородку, я принялся вполголоса твердить слова «солнце, луг, весна» и даже «баранье жаркое, яблочный торт, шоколадное пирожное». Мало-помалу я успокоился, приотворил дверь в столовую и впустил кота, который тут же прыгнул ко мне в постель. Я погладил его по мягкой шерстке, и от его тепла и энергичного мурлыканья у меня на душе сразу полегчало. Мы оба мирно заснули.

Мне снилось, что я еду через густой заснеженный лес на санях с собачьей упряжкой. Вокруг стоят ели — такие огромные, что не видно даже их верхушек, и я чувствую, какие мы крошечные рядом с ними. Однако сани скользят быстро и бесшумно, они направляются прямо к огню, возникшему вдали: собаки мчатся туда сами, мне даже не требуется править или подгонять их криком. Теперь я вижу высоко стоящее зарево: должно быть, горит дом, а то и сам лес. Сани все так же гладко, без толчков, несутся вперед, пламя заливает все небо. Собаки вдруг останавливаются как вкопанные на опушке, у лужайки, посреди которой возвышается гигантская статуя, наполовину уже съеденная огнем. Вокруг нее на снегу, который — странное дело! — почему-то не растаял, расселась целая стая волков, они пристально смотрят на меня. Сидят они не двигаясь, насторожив уши, сверкая клыками. Внезапно у статуи отваливается рука и медленно рушится наземь в фейерверке искр. И тут волки все, в один голос, начинают выть.

Проснувшись, как от толчка, я вскочил с постели, а напуганный кот шарахнулся с кровати под шкаф. Мне вспомнился весь сон: лес, пламя, статуя, волки; показалось даже, что я слышу их вой. Я напряг слух. Да, я не ошибся: протяжные, приглушенные толстым слоем снега завывания доносились сюда сверху, с помоста. Это продолжалось несколько минут, потом наступила тишина, и я подумал, что все это мне, наверное, просто почудилось.

Меня била дрожь, я собрался снова лечь в постель, как вдруг услыхал шаги отца в столовой. Я взял свечу и открыл дверь. Увидев меня на пороге в ночной рубашке, он обеспокоенно спросил:

— Почему ты встал? Еще только пятый час.

— Не знаю… мне приснился страшный сон, а потом я проснулся, и мне послышались какие-то крики там, наверху.

— Ага! Значит, тебе тоже?

— Да, как будто звери выли.

— Верно. Странно все это. Сперва я подумал, что это ветер.

Мы поднялись на чердак, к окну, ведущему на помост. Сделав мне знак молчать. Па приложил ухо к ставню, как видно не решаясь открыть его. В хлеву заблеяла коза, по сену прошмыгнула мышь, но снаружи теперь все было тихо.

Наконец Па обернулся ко мне с растерянным видом:

— Ничего не слышно. Ладно, посмотрим, когда рассветет. А теперь пошли спать.

По правде говоря, оба мы надеялись, что нам просто что-то почудилось в полусне и что рассвет прогонит эту ночную галлюцинацию, но не тут-то было. Когда через несколько часов мы выбрались наверх, на террасу, то в слабом утреннем свете сразу же заметили вокруг следы лап, четко впечатавшиеся в снег. Ясно было, что звери бродили здесь всю ночь, иногда проваливаясь в снег так глубоко, что их тела оставляли в нем длинные широкие борозды; вдобавок они разорили кучу навоза, сложенную в конце мостков. Я заметил, что один из кожаных ремней, связывающих перила с несущей балкой, исчез, а оставшийся обрывок изодран зубами. По самым четким отпечаткам видно было, что оставлены они мощными когтистыми лапами, — такие могли принадлежать большим собакам. Все следы сходились в одном месте, за крышей дома, и удалялись по направлению к ближайшему холму.

Возможно ли, чтобы собаки, погребенные пол снегом, смогли прорыть в нем ходы, собраться в стаи и, гонимые голодом, бродить в этой пустыне? Может, их привлек запах пищи, доносившийся из трубы, или они учуяли наших животных? Так, по крайней мере, думал мой отец, но он не понимал, как им удавалось передвигаться по такому хрупкому насту: ведь ясно было, что удержаться на нем очень трудно. Это представляло для нас неразрешимую загадку, и, глядя в сторону холма, куда удалились нежданные гости, мы спрашивали себя, куда они могли скрыться и не вернутся ли сюда вновь.

Тогда-то я и рассказал свой сон. Все внимательно слушали меня, и едва я кончил, как Ноэми, важно покачав головой, заявила, что — да, конечно, это были волки, в книгах всегда об этом пишут, и если мы не закроем от них ставень, то они ворвутся в дом и съедят нашу козу.

Все-то она прочла, наша Ноэми: и «Красную Шапочку», и «Козочку господина Сегэна» [34], и «Белый клык» [35], и «Охотников за шкурами» [36], — наверное, все эти истории теперь вихрем бушевали у нее в голове. Она лихорадочно кусала губы и, хотя вид у нее был не очень-то спокойный, чувствовалось, что в глубине души ей это происшествие даже нравится.

— Волки бывают только в сказках, — сказала Ма, — И тебе, Ноэми, это хорошо известно!

— Нет, и в жизни тоже! Я их видала в зоопарке, когда была маленькая. Я помню!

— Да, верно, — вмешался Па, — но это последние, оставшиеся в живых, и они сидят в загонах, за решетками.

— Ага, вот видите! А вдруг они поднялись вместе со снегом, выбрались наружу и убежали в лес. А там они встретились с другими волками, из других зоопарков.

Па изумленно посмотрел на нее:

— Ну и воображение же у тебя. Ноэми!

— И вообще, — добавила сестра, разглядывая снег, — я узнала их следы.

— Как это ты могла узнать волчьи следы?

— А я видела фотографии и рисунки в одной книжке, я ее брала в библиотеке. «Хищники» — вот как она называлась.

Па изумлялся все больше и больше.

Вы читаете Дети Ноя
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату