изяществом и такой гордой посадкой маленькой головки, что совсем не свойственно знаменитым болтунам.
Внезапно Александр вспомнил, как они с Элен посетили оранжерею в зоопарке города М. Случилось это через несколько дней после первой их встречи и знакомства… Они договорились встретиться в зоопарке и во время этого свидания прогуливались по дорожкам, уделяя гораздо больше внимания своей зарождающейся любви, чем сидевшим в клетках животным. Наконец они зашли в оранжерею. В середине зимы там было тепло и сыро; вокруг небольшого водоема стояли густые заросли пышной, роскошной болотной растительности, такой ярко-зеленой, что можно было подумать, будто на дворе не зима, а жаркое лето. На гладких камнях, выступавших из воды, нежились морские черепахи. В застекленных клетках дремали ящерицы, вараны, хамелеоны, даже крупный питон, свернувшийся в клубок на песке. Вся эта «хладнокровная фауна» застыла в оцепенении, земноводные не двигались, а только иногда лишь приоткрывали и щурили глаза. Элен смотрела на них, ошеломленная, завороженная, словно оцепеневшая от их вида; казалось, она потеряла интерес к Александру и слушала его крайне рассеянно. Он почувствовал, как в душе у него зародилась и начала нарастать тревога, а любовь, которую он ощущал всего несколько минут назад, вдруг куда-то отступила…
Но внезапно они оба вздрогнули от мелодичного не то посвиста, не то пения, и вот перед ними среди вроде бы безжизненных зарослей появилась чудесная птица, сидевшая на немного наклоненной верхушке карликовой пальмы. Да, это была та же самая птица! Александр мог бы в этом поклясться! То же яркое и чрезвычайно пестрое оперение, та же неподвижность… хотя та птица в оранжерее и была живой, о чем свидетельствовали не то короткие трели, не то посвисты. Элен больше не смотрела на маленьких чудищ, она не сводила сиявших восторгом глаз с невиданной по красоте птицы. Тревога, которую только что ощущал Александр, мгновенно рассеялась, словно рассеялись злые чары, и он почувствовал, как некая неведомая сила влечет его к спутнице, и сопротивляться этой силе он совершенно не в состоянии. Быть может, именно в тот день все между ними и началось? Вполне вероятно, хотя с уверенностью он этого утверждать и не мог… Только образ чудесной птицы навеки запечатлелся в его памяти…
Сколько времени Александр простоял у витрины? Когда он наконец отвел от нее взор и отвернулся, он заметил, что портье, находившийся, как всегда, за конторкой, наблюдает за ним очень внимательно и на его лице написана целая гамма чувств: растерянность, смущение, недоумение. Взгляды их встретились, и портье тотчас же опустил голову и сделал вид, будто с великим тщанием просматривает книгу записи постояльцев. Он поднял голову только в тот миг, когда Александр подошел к конторке вплотную.
— Добрый вечер, господин Брош.
— Добрый вечер, как странно…
— Что странно?
— Да вон в той витрине появилась новая птица с очень ярким оперением. Вы обратили на нее внимание?
— Новая птица? Да нет, я что-то не заметил никаких перемен. Должен вам сказать, что я сегодня пришел довольно поздно и у меня было много неотложных дел, так что мне было не до птиц…
— Понимаю, понимаю… ну конечно… вы были заняты… но все же очень странно… до сегодняшнего дня здесь никогда ничего не менялось, и вот сейчас, когда я вошел, эта птица бросилась мне в глаза. Кто мог ее туда поместить?
— Хозяин, конечно. Он у нас страстный любитель всяких зверушек и птичек… Мы его здесь видим нечасто, но сегодня он, вероятно, заходил с утра… Да, господин Брош, вам письмо… держите…
Здоровой рукой портье протягивал Александру письмо, и при этом движении стало особенно отчетливо видно, как жалко свисает с другой стороны пустой рукав пиджака.
Александр взял конверт, отошел на несколько шагов, поближе к укрепленному на стене светильнику, и вскрыл письмо. Ему потребовалось обследовать все карманы в поисках очков. «Бог мой, — подумал он, — без них я совсем ничего не вижу! Совсем механизм разладился! Разваливаюсь на части!»
Письмо было от мадам Санье. Она писала, что заходит время от времени в дом профессора, когда выпадает солнечный денек, чтобы проветрить комнаты. Она сообщила, что вызвала мастера, чтобы заменить на крыше несколько сломанных или сорванных ветром черепиц. Увы, герань, росшая в открытом грунте, погибла.
А в остальном все шло своим чередом, все было вроде бы в порядке. Она благодарила Александра за присланный им чек в счет оплаты ее услуг и спрашивала, собирается ли он в скором времени вернуться. «Вернуться? Не знаю… вот уж чего не знаю, того не знаю…»
Александр сунул письмо в карман, пожелал портье доброй ночи и вошел в лифт, где и вернулся к размышлениям о Бенжамене Брюде.
На протяжении нескольких дней снег шел не переставая, и это белое пушистое покрывало становилось на земле и крышах все толще и толще; снег налипал на ветви деревьев и заставлял их клониться к земле; он толстым ковром лег на аллеях парка, из-за чего ходить по ним стало невозможно. Снегоуборочные машины тщательно расчищали улицы, как проезжую часть, так и тротуары, так что ежедневно по утрам Александр шел в библиотеку, пробираясь между двумя рядами сугробов. Он осторожно ступал по обледеневшему асфальту и более остро, чем когда бы то ни было, осознавал, что прежней ловкости ему уже никогда не вернуть. Однако сколь ни велики были трудности путешествия по заснеженным улицам, он ни разу не отказался от мысли пойти в библиотеку, ни разу даже не подумал о том, чтобы остаться на весь день в отеле. Напротив, он торопился добраться до библиотеки и спрятаться там, как в надежном убежище, ибо там ждал его ставший столь дорогим его сердцу кабинет, где было тихо и тепло. Когда Александр входил в этот кабинет в восемь часов утра, день еще только занимался, и в кабинете было еще темно, как-то серовато, что ли… Александр включал свет, становился лицом к окну и смотрел, как медленно опускались снежинки в глубокий «колодец» внутреннего двора библиотеки. Голубей, кстати, видно не было, наверное, улетели куда-то. Александр клал на стол тетрадь для записей, карандаш и со смешанным чувством любопытства и тревоги открывал папку, над которой ему предстояло трудиться весь день.
После трех недель изучения наследия Бенжамена Брюде Александр дошел только до седьмой папки. Когда Вера ему ее принесла, бережно прижимая к груди, словно она несла новорожденного младенца, Александр заметил на густой шапке ее темных волос крохотные поблескивавшие капельки, в которые превратились растаявшие снежинки. Должно быть, Вера шла по улицам города с непокрытой головой, и легкий морозец заставил заиграть на ее обычно бледных щеках яркий румянец, что придало ее лицу очарование и свежесть молодости.
Когда Вера склонилась над столом, чтобы положить на него папку, Александр ощутил тонкий аромат ее волос, и это произвело на него очень сильное впечатление, взволновало до глубины души, он вдруг вспомнил один эпизод из своего далекого детства. Он тогда был болен и остался один в пустом доме. Он лежал в постели и ждал возвращения матери; уже смеркалось, а он побаивался темноты и испытывал не просто беспокойство, а настоящий страх, близкий к ужасу. Мать где-то задерживалась, и Александр включил ночник, чтобы не было так страшно. Наконец он услышал звуки шагов на посыпанной гравием дорожке, потом — скрип и скрежет открывшейся калитки, и вот уже его мама вошла в комнату и склонилась над ним. «Ну, как ты себя чувствуешь? У тебя все еще держится жар? Тебя знобит?» Вот тогда он и увидел на ее волосах и на меховом воротнике мелкие-мелкие снежинки, таявшие на глазах. Да, на улице шел снег и ложился тяжким бременем на деревья и кусты. Когда мама поцеловала Александра в лоб, он ощутил запах, очень тонкий и приятный запах ее чуть влажных волос и намокшего меха.
Александр подумал, что на протяжении последних недель из глубин его памяти все чаще и все настойчивее выплывали картины и образы детства, становясь с каждым разом все более отчетливыми, почти осязаемыми, и в то же время он все чаще и чаще забывал имена и фамилии людей, а забыв, уже не мог вспомнить, как ни старался.
Вера положила папку на стол прямо перед Александром. Без сомнения, Александр, находившийся в эту минуту в плену своих воспоминаний, не сразу вернулся в день сегодняшний и потому взглянул на нее растерянно и даже немного испуганно.
— Что-нибудь не так?
— Нет, нет, ничего… спасибо… — забормотал он, но, увидев, что девушка смотрит на него на сей раз с почти приветливой улыбкой, торопливо продолжал: — Это ведь седьмая папка, не так ли? А сколько их там
