женщин, наделенных незаурядной внешностью. Странно, довольно странно, но следовало учитывать, что было уже довольно поздно, около девяти часов вечера, и, вероятно, этот пожилой человек не слишком представительной наружности исполнял обязанности ночного портье. «Возможно, — подумал Александр, — он не так стар, как кажется. Быть может, он мой ровесник? Кто знает? Это вполне, вполне возможно. Но в таком случае я еще хоть куда, я выгляжу лучше, намного лучше!» Александр отдал портье заполненную карточку и взял со стойки ключ.
— Спасибо, мсье Брош, — сказал портье. — Желаю вам доброй ночи. Завтрак у нас подают с семи часов утра.
— Прекрасно, — ответил Александр. — Желаю и вам доброй ночи.
Подхватив свои два чемодана, он направился к лифту.
Александр остановился в этом отеле потому, что лет сорок назад он останавливался здесь вместе с Элен. Они были так молоды тогда… Воспоминания о тех днях причиняли ему боль. Но услужливая память все извлекала и извлекала из своих глубин картины и образы. Когда они в тот раз приехали в отель, дождь лил точно так же, как льет сегодня, и на его жене был непромокаемый плащ, на котором засверкали, словно бриллианты, капельки воды, когда она проходила под люстрой в холле отеля. А потом она каким-то особым, присущим ей одной взмахом руки распустила длинные волосы, освободив их от стягивающего их платка, и они волной упали ей на плечи. Почему спустя сорок лет он видел столь отчетливо, как поблескивали капельки воды на ткани плаща? Почему он видел, как в тот миг на лице Элен появилось выражение огромного счастья и неизъяснимой нежности, словно озарившие это лицо изнутри? Да, вероятно, это опять было проявление причуд его капризной памяти, которая иногда в самый неподходящий момент вдруг куда-то прятала в свои тайники нужное имя, или фамилию, или дату, а порой показывала ему с необыкновенной четкостью свежие картины и образы давно прошедших лет, которые он считал давным-давно забытыми, стершимися из памяти.
Внешний вид отеля практически не изменился: его помпезный фасад все так же украшала обильная лепнина в стиле барокко, а тяжелую плиту перекрытия над входом все так же поддерживали две крепкие женские фигуры, не то кариатид, не то валькирий, не то сирен; их мощные торсы, упиравшиеся в основания колонн, украшали выставленные напоказ огромные груди, вздымавшиеся под тонкой броней покрытых чешуей лат. В этот вечер, как и сорок лет назад, Александр не без интереса посматривал на этих дам, пока поднимался по лестнице, но на сей раз он заметил, что одна из них как бы окривела, потому что вместо одного глаза у нее зияла дыра, пробитая, возможно, шальной пулей, и это зияющее отверстие придавало ее лицу, отличавшемуся какой-то хищной, скорее не человеческой, а звериной красотой, еще более хищный и дикий вид.
Зато холл, когда-то блиставший чистотой и поражавший изысканной элегантностью отделки и мебели, являл собой немного грустное зрелище, ибо уже были видны признаки обветшания и упадка: обои на стенах и мебель потемнели, на потолке кое-где уже начала «провисать» и лупиться штукатурка, потускнели и краски живописи, украшавшей плафон, — и вообще по всему чувствовалось, что все заведение медленно, но верно движется к упадку. Более же всего поразили воображение Александра застекленные шкафчики, в которых, если только память ему не изменяла, раньше была выставлена настоящая коллекция предметов роскоши, а теперь находились чучела животных и птиц, которых таксидермист заставил принять вполне реальные позы, так что выглядели они совсем как живые. На ветвях кустарника размещались филин, совы, сычи, синицы, удод, малиновка, зеленый дятел, которых Александр узнал без труда, а также огромная стая экзотических птиц, которых он не знал. На плотном пушистом ковре из зеленого мха и опавших листьев затаились, словно подкарауливали добычу и изготовились к прыжку, мелкие лесные хищники: куницы, хорьки, горностаи и ласки — скалили острые зубки, хищно поблескивая в полумраке стеклянными глазками и настоящими цепкими коготками.
Питавший к охоте отвращение и любивший смотреть только на живых животных Александр замер перед шкафчиками и какое-то время смотрел на чучела со смешанным чувством омерзения и восхищения перед искусством мастера, сумевшего как бы вдохнуть в мертвые шкурки дыхание жизни. Затем, словно опомнившись и избавившись от власти каких-то злых чар, он направился к лифту, чтобы подняться на этаж, где размещался его номер. Нажав на кнопку, он вдруг подумал, что ему бы не хотелось, чтобы его комната была «украшена» одним из этих призраков из перьев или меха.
К счастью, когда Александр открыл дверь в свой номер, ничего подобного он там не обнаружил, а увидел довольно большую комнату, оклеенную бледно-голубыми обоями, на фоне которых ярко выделялись желтые пятна покрывала на кровати и оконных занавесок. Наличие в номере письменного стола и настольной лампы его успокоило, так как он намеревался работать не только в библиотеке, но и в гостинице. Более же всего в номере его поразила картина, висевшая на стене, как раз над изголовьем кровати, представлявшая собой, на первый взгляд, сцену Благовещения. Но подойдя поближе и присмотревшись, Александр отметил про себя, что художник-примитивист, из числа тех, что были в моде в начале века, дал весьма странную трактовку избранной темы. Итак, слева в соответствии с принятым для данного сюжета каноном, находился ангел, одетый, правда, не в белые, а в красные одежды, к тому же не скрывавшие, а подчеркивавшие явно женские очертания его фигуры; лицо ангела было скрыто маской, над головой вздымались и колыхались огромные крылья, на которых вместо белых перьев горели ярким пламенем кроваво-красные огненные языки. Ангел держал на полусогнутых в локтях руках раскрытую книгу, которую он протягивал бородатому мужчине, облаченному во фрак, увенчанному шляпой-котелком и державшему за спиной в руке розу столь же кроваво-красного оттенка, что и крылья ангела. На заднем плане был изображен какой-то монстр, то ли крокодил, то ли дракон, барахтающийся в болоте и высунувший голову из грязной жижи, чтобы созерцать сию странную аллегорию, смысл которой был совершенно непонятен. Следует добавить, что на лице мужчины, склонившегося над листами книги, застыло выражение неописуемого изумления.
Александр с сомнением покрутил головой, недоуменно пожал плечами и взялся за чемоданы. Прежде всего он решил извлечь оттуда книги и папки, чтобы разложить их на письменном столе, что до одежды, то он рассудил, что пиджаки, брюки и свитера пока подождут своего часа.
Уже почти девять часов вечера! Нет, конечно, ужинать сегодня он не пойдет. Так как путешествие оказалось довольно утомительным, он разделся и вошел в ванную комнату, чтобы принять душ. Он долго- долго стоял под душем и наслаждался приятным ощущением от теплой воды, струившейся по шее и плечам. Александр стоял неподвижно, с закрытыми глазами и, должно быть, на несколько минут даже задремал, так как внезапно ему показалось, что мимо него пронеслась крупная хищная птица: не то орел, не то гриф, широко раскинув крылья, словно парил в облаке тумана. Но столь же внезапно птица исчезла, растаяла, а Александр вновь услышал журчание воды, льющейся из душа. Он взглянул на свои ноги, и ему показалось, что они какой-то странной формы и к тому же очень бледные, как будто вся кровь отхлынула от них, а быть может, выглядели они так потому, что ванную комнату освещала лампочка, горевшая каким-то голубоватым светом, вернее, свет-то, наверное, был обычным, но проходил он через голубоватое стекло плафона и потому казался голубым. Он пошевелил пальцами, а вернее, пальцы ног зашевелились сами, как ему показалось, независимо от его воли, словно его ноги отделились от остального тела и жили теперь самостоятельно. Нечто подобное уже не раз случалось с ним и раньше… Началось это несколько месяцев назад, но тогда, правда, самостоятельной жизнью пытались зажить его руки, положенные на стол и в свете настольной ламы вдруг начинавшие шевелиться, словно это были не руки, а крабы, шевелившие клешнями, или маленькие медузы, шевелившие щупальцами. Были ли это галлюцинации, явившиеся следствием погружения в полусон или полузабытье? Или его тело, как бы распадавшееся на части, изменяло ему, становилось чужим?
Как долго он находился под этим теплым душем? Он не мог бы ответить на этот вопрос… Убаюканный мерным шумом струй, как бы обволакивавших его, словно мягкое, теплое и легкое одеяние, Александр не испытывал ни малейшего желания избавиться от этого приятного ощущения мягкого тепла.
Но он все же вышел из ванной и принялся энергично растираться полотенцем, в которое потом и завернулся.
Александр подошел к окну, раздвинул занавески, он был вынужден протереть ладонью запотевшие стекла. По-прежнему шел дождь. На улице было пустынно, только по мостовой изредка проезжали машины, и их шины издавали легкое шипение при трении о мокрый асфальт. Чуть дальше в ночном небе сверкали и подмигивали рекламные вывески. Лиловые буквы одной из них сложились в слова «Траурный зал».
