расследованию[261], которая была создана для рассмотрения обвинений, выдвинутых против него в ходе первых двух московских показательных процессов. Он все же допускал возможность, что НКВД намеревался убить Кирова: «Независимо от того, хотели или не хотели провокаторы реально довести дело до убийства Кирова, ответственность за это преступление лежит на ГПУ, которое не могло действовать в таком серьезном деле без прямых приказов от Сталина».
Как считал Троцкий, ответственность НКВД (а следовательно, и Сталина) подтверждается процессом сотрудников Ленинградского управления НКВД, в ходе которого Медведь, Запорожец и другие лица получили тюремные сроки за то, что «имели информацию о подготовке покушения на С. М. Кирова <...> однако не приняли необходимых мер»[262]. Однако, как уже упоминалось выше, Троцкий не считал, что это убийство действительно намеревались совершить. По его мнению, это лишь могло создать проблемы и для НКВД, и для Сталина.
Убийство Кирова часто упоминается в мемуарах. При этом авторы предпочитают исследовать две ключевые темы: слухи о любовной интриге между Кировым и женой Николаева, а также предположения об участии в этом убийстве Сталина.
Мемуаристы и эмигранты продолжают разрабатывать версию о том, что убийство было спровоцировано ревностью. Согласно одной из историй, Мильда Драуле работала в Смольном до лета 1933 г. По вечерам и во время работы в выходные дни она якобы встречалась с Кировым. Утверждалось также, что она была стенографисткой Кирова, когда тот готовил свои речи, а также вела протоколы заседаний бюро и секретариата[263]. Другой вариант этого слуха предполагает, что однажды Николаев вернулся домой и застал Кирова и Мильду в компрометирующей их ситуации. Одержимый чувством ревности, он тут же застрелил Кирова. Для того чтобы жена Кирова не узнала об этой истории, тело Кирова якобы было потом перевезено в Смольный[264]. Распространение подобных слухов противоречило официальной версии, по которой убийство являлось политическим актом, совершенным врагами советской власти. Слухи о внебрачных связях Кирова дискредитировали руководителя ленинградской партийной организации и (косвенно) саму партию, которая требовала от своих членов, чтобы они вели высокоморальную жизнь[265] . Очевидно, это было одной из причин того, почему Медведь старался предотвратить утечку из Смольного нежелательной информации. Есть все основания полагать, что подобные пересуды относились к числу «преднамеренных провокационных слухов», за распространение которых люди несли соответствующее наказание.
Во многих слухах мотив ревности использовался и для обоснования соучастия в этом убийстве НКВД. По этой версии, чекисты специально направили агрессию Николаева против Кирова: они распространяли слухи о любовной интриге между Кировым и женой Николаева. Согласно одной версии, Мильда Драуле якобы была агентом НКВД, завербованной Запорожцем с целью соблазнить Кирова[266]. А. К. Тамми, бывший комсомольский руководитель, который работал в Смольном одновременно с Мильдой Драуле, утверждал, что ему рассказывали о письме, которое якобы было найдено в кармане Николаева. По его словам, в этом письме было написано следующее: «Киров посеял вражду между мной и моей женой, которую я очень люблю»[267]. В 1970-х гг. ходили слухи, что Николаев получил анонимное письмо, в котором рассказывалось о любовной связи его жены с Кировым[268].
Хорошо известный деятель КГБ Павел Судоплатов не просто говорил о слухах, по поводу любовной интриги Кирова и Драуле, но он утверждал, что имеется надежный источник, подтверждающий правдивость этой истории. По его словам, в 1933-1935 гг. его жена работала в секретно-политическом отделе НКВД, который занимался вопросами идеологии и культуры. Ее группа отвечала за Большой театр в Москве и Мариинский театр в Ленинграде. После убийства Кирова НКВД тщательно расследовал его любовные интрижки с балеринами обоих театров. Как выяснилось, у Кирова было несколько любовниц в этих театрах. Мильда Драуле участвовала в вечеринках Кирова и была одной из его «подружек». Отчеты информаторов НКВД из Ленинградского театра, в которых описывались «особые» отношения между Кировым и Мильдой Драуле, хранились под грифом «секретно». Кстати, после смерти Кирова этот театр был назван его именем. Балерины — любовницы Кирова якобы считали Драуле своей соперницей. Некоторые из них, говорившие больше, чем надо, были отправлены в лагеря за «клевету и антисоветскую агитацию»[269].
После исключения из партии Николаев через свою жену якобы попросил Кирова помочь ему. Киров выполнил эту просьбу, и Николаев был восстановлен в партии[270]. В гл. 10 при обсуждении мотивов убийства Николаева мы еще вернемся к отношениям между Кировым и Мильдой Драуле.
Другая ключевая тема, рассматриваемая в мемуарах, особенно перебежчиков, — слухи о том, что Сталин отдал приказ совершить это убийство. Одним из таких обвинителей Сталина был Вальтер Кривицкий, бывший сотрудник советской военной разведки, оставшийся в США в 1937 г. В Америке он выдал информацию о советских секретных службах и опубликовал ряд статей в газете «Saturday Evening Post», которые позднее объединил в книге «In Stalin's Secret Service»[271] .
Хотя Кривицкий напрямую и не утверждал, что за этим убийством стоит Сталин, однако указывал на некоторые обстоятельства, которые он считал подозрительными. Он сравнивал убийство Кирова с расправой Гитлера над группировкой Рема и Штрассера в июне 1934 г., допуская, что именно это событие подвигло Сталина на убийство Кирова. Кроме того, он полагал, что у Сталина были свои причины для мести Кирову, т. к. последний в ходе расследования дела Рютина якобы выступил против его намерения осуждать на смерть старых большевиков. Кривицкий также упоминал, что незадолго перед убийством Николаева арестовали и нашли при нем револьвер, однако потом его освободили. При этом никаких объяснений, почему Сталин столь благосклонно отнесся тогда к освобождению Николаева Ленинградским управлением НКВД, не приводилось. Однако как мы знаем, Сталин (по крайней мере внешне) был очень недоволен этим событием[272].
Как отмечал Кривицкий, атмосфера в НКВД вокруг убийства Кирова «была окружена особой тайной». Он якобы спросил начальника иностранного отдела НКВД Слуцкого, верит ли тот в участие в убийстве Ленинградского управления НКВД. На это Слуцкий ответил ему, что лучше всего будет не проявлять никакого интереса к этой истории: «Если можешь, то держись подальше от этого дела»[273]. По имеющимся данным, в то время Кривицкий находился в Голландии[274]. И поэтому он просто не мог получать какую-либо информацию из первых рук о событиях, происходящих в Советском Союзе. В целом он основывает свои утверждения на слухах, которые он слышал во время своих поездок в Москву, а также на утверждениях, представленных в «Письме старого большевика»[275].
В 1945 г. один перебежчик из числа советских дипломатических работников, Александр Бармин, опубликовал книгу, в которой намекал, что за убийством Кирова стоял Сталин [276]. Однако в автобиографии, опубликованной в 1938 г., он об этом ничего не говорит[277]. Бармин не располагал какой-либо информацией из первых рук по делу об этом убийстве и не написал ничего, что не было бы ранее упомянуто в «Письме старого большевика», статьях Кривицкого в «Saturday Evening Post», а также в расшифрованных стенограммах московских показательных процессов 1936-1938 гг.[278]
Виктор Кравченко, бывший сотрудник советского торгового представительства в Вашингтоне, стал невозвращенцем во время войны, вскоре после этого он опубликовал книгу «Я выбрал свободу», в которой хотя и комментировал убийство Кирова, однако не упоминал о причастности к нему Сталина. Напротив, он пишет, что убийство потрясло Сталина: «Из всего его последующего поведения можно было предположить, что Сталин был очень встревожен этим и находился в состоянии, близком к панике»[279].
Свои очень интересные свидетельства об этом убийстве приводил другой перебежчик, Генрих Самойлович Люшков. Дело в том, что Люшков в 1934-1936 гг. был заместителем начальника секретно- политического отдела НКВД и 2-30 декабря 1934 г. находился в Ленинграде [280]. Он прибыл в Ленинград из Москвы на следующее утро после убийства вместе с Аграновым и
