мотивы для мести партии. Однако не было ли иных мотивов у Николаева для убийства Кирова? Хотя история о «Ленинградском центре» и основана на показаниях Николаева, у которого были политические мотивы, от этой идеи следует отказаться. Считается, что должны существовать какие-то политические причины враждебности Николаева к руководству партии. Как мы уже видели, некоторые полагают, что у Николаева были особые личные мотивы для мести Кирову: Николаев ревновал свою жену Мильду Драуле к Кирову, об их любовной связи ходило много слухов. В связи с этим необходимо рассмотреть несколько вопросов. Были ли у Николаева какие-то еще политические мотивы, кроме личного недовольства тем, как складываются его отношения с партией? Действительно ли Николаев ревновал жену к Кирову? Мы знаем, что после убийства по городу ходили слухи о любовной связи Кирова и Драуле. Но существовали ли они раньше, т. е. знал ли Николаев об этих слухах; что же именно послужило причиной его ревности? В данном контексте не так важно, были ли реальные основания для таких разговоров. Важно то, верил или не верил в них Николаев. Но достоверность этих слухов играет важную роль в том, верил или не верил в них Николаев. И если между Драуле и Кировым действительно существовали какие-то особые отношения, то Николаев вполне мог знать о них.
Мы также изучим «косвенные доказательства», свидетельствующие, по мнению некоторых исследователей, о том, что НКВД был так или иначе замешан в этом убийстве. Был ли Николаев завербован работниками НКВД? И по принуждению или по убеждению он совершил это преступление? Как мы уже видели, в работах об убийстве Кирова часто предполагается, что сотрудники НКВД передали Николаеву револьвер, который тот использовал для убийства, и что некто из НКВД освободил его после ареста, последовавшего за попыткой лично повстречаться с Кировым. Также распространены утверждения: НКВД организовал отсутствие надлежащей охраны Смольного в день убийства; Борисов, охранник Кирова в Смольном, отстал от своего подопечного для того, чтобы в момент убийства поблизости никого не было; НКВД организовал ликвидацию Борисова день спустя после совершенного Николаевым убийства. Ранее мы обсудили заявление Николаева, сделанное им во время допроса Сталиным, о том, что за убийством Кирова стоит НКВД. То обстоятельство, что местные сотрудники НКВД были относительно мягко наказаны за халатное отношение к своим обязанностям, тоже считается подозрительным.
Прежде всего, были ли у Николаева вообще какие-либо
А что же сам Николаев? Во время одного из первых допросов Николаев использовал для характеристики убийства Кирова выражение «политический акт». Очевидно, что это было сделано с целью привлечь внимание партии к тому, как несправедливо, по его мнению, с ним обошлись. Так или иначе, но дневник Николаева действительно показывает его разочарование политикой партийного руководства. Так, 26 октября 1934 г. он пишет: «Тысяча поколений пройдет, но идея коммунизма еще не будет воплощена в жизнь»[747].14 октября, всего за день до ареста около квартиры Кирова, он, как мы уже знаем, писал о готовности умереть за свои политические убеждения в стране, где нет свободы слова и вообще «нет свободного выбора в жизни». Задумывая убийство известного руководителя партии, Николаев в соответствии с террористическими традициями российской истории воображал себя героем. Это убийство должно было обеспечить ему место в анналах истории, его увековечили бы в памятнике и назвали новым Желябовым или Радищевым[748].
Таким образом, в недовольстве и разочаровании Николаева политические аспекты в определенной степени присутствовали. Но являлся ли он политическим оппозиционером? Участвовал ли он в зиновьевской или троцкистской оппозиции? Или же по крайней мере сочувствовал ей? Николаев это отрицает. В одном из своих писем Кирову он утверждает, что активно боролся против объединенной оппозиции и был преданным сыном партии. В других своих письмах он также подчеркивает свою лояльность партии. Но не следует слишком доверять этим высказываниям: он был вынужден писать Кирову такие слова в надежде, что его просьбы будут удовлетворены.
Не вызывает сомнений и то, что Николаев был знаком с бывшими сторонниками Зиновьева по ленинградскому комсомолу. В городе, в котором Зиновьев и его сторонники правили до 1926 г., для комсомольского активиста это было неизбежно. Но нет никаких документов, которые свидетельствовали бы о том, что Николаев действительно симпатизировал бывшим зиновьевцам или же тесно сотрудничал с ними. В апреле 1934 г. Николаев заполнил анкету Контрольной комиссии Ленинградской парторганизации, где написал, что никогда не входил в оппозицию, а, напротив, активно поддерживал генеральную линию партии против «новой» оппозиции[749]. Не ясно, насколько можно верить таким заявлениям. Возможно, конечно, Николаев хотел скрыть свою прошлую оппозицию партии, но такие действия могли оказаться слишком рискованными. Если бы его уличили во лжи, то последствия были бы очень серьезными — в лучшем случае его лишили партбилета. И записи в дневнике Николаева показывают, что он не участвовал в оппозиционной деятельности. Из дневника следует, что Николаев и его жена обсуждали взгляды Троцкого и Зиновьева и активно их критиковали: например, когда сформировалась новая оппозиция, они с самого начала «твердо стояли за генеральную линию партии, за претворение в жизнь ее лозунгов и задач, несмотря ни на какие трудности»[750].
Секретарь одной из партийных ячеек, в которой работал Николаев, подтверждает, что тот не являлся членом какой-либо оппозиционной группы[751]. Росляков также полагает, что нет никаких оснований считать, что Николаев принадлежал к группе молодежных активистов, поддерживающей зиновьевскую оппозицию[752]. Молотов, который впоследствии утверждал, что Николаев был сторонником Зиновьева, вместе с тем заявлял, что тот, по всей видимости, все же не был «истинным» зиновьевцем или троцкистом, хотя они его и использовали.
Сотрудники НКВД также подтверждают, что Николаев не принадлежал к зиновьевцам в Ленинграде. Его первые следователи, которые, как мы знаем, работали по делу «свояков», заявили, что им неизвестно о каких-либо связях Николаева с Румянцевым или Котолыновым. Немедленно после того, как Макарову стало известно об убийстве Кирова, он и его аппарат тщательно проверили Николаева, однако не выявили каких-либо связей того с оппозицией. Это подтвердил также и Малинин, который наблюдал за группой Румянцева в 1933 г.[753]
Николаев не был оппозиционером, и политические аспекты в его дневниковых записях имеют второстепенное значение. В одном из черновиков писем потомкам он славит Сталина, называя его «царем индустрии и войны». И даже в том письме, где он пишет о своей готовности умереть за свои политические убеждения и обрушивается с нападками на Политбюро за то, что оно не реагирует на его жалобы, никакой особой критики в адрес политической линии партийного руководства нет. Фактически в своих высказываниях он всего лишь выражает недовольство тем, что его дело не продвигается.
Ясно, что мотивы, руководствуясь которыми Николаев совершил преступление, носили личный характер. В целом в его дневнике и прочих записях звучат сетования по поводу несправедливого обращения с ним партии, описывается его трудная жизнь и разного рода неприятности, пережитые из-за этого его семьей. Согласно записям в его дневнике, убийство являлось «личным актом отчаяния и недовольства, совершенного ввиду стесненного материального положения» и протестом против «несправедливого отношения к живому человеку со стороны отдельных государственных лиц»[754]. Николаев был озлоблен тем, как с ним обошлась партия. Он считал выговор при восстановлении его в партии безосновательным и продолжал засыпать высшие партийные
