Гитлер уже расстрелял семь своих офицеров, выразивших сомнения касательно конечной победы, – и мы, пожилые офицеры, начали задаваться вопросом о ценности получаемых нами приказов, которые, как мы только что все видели, нет-нет да и отменялись только потому, что им воспротивилась горстка каких-то пленных. Контрразведка в Дрездене все время занимала позицию, будто медицинское состояние военнопленных и их годность к лечению или репатриации их не касалась. ОКБ сильно обожглось в этом деле, коснулось это и нас в Кольдице.
В тот 1944 год май выдался на редкость теплым и хорошим. С одной стороны, теперь нам приходилось охранять только две сотни с лишним пленных, с другой – постоянно беспокоиться из-за всех этих бомбежек, в то же время тревожно ожидая следующего неизбежного шага в войне – вторжения. А потому мы полагали, что, поскольку все старые выходы из Кольдица к этому времени были надежно закупорены, дальнейшие побеги могли иметь место только посредством впечатляющих и, следовательно (с учетом психологии заключенного, видящего конец уже совсем близко), нецелесообразно рискованных новых махинаций.
Было 2 мая. Процессия гулявших по парку тащилась назад вверх по крутой тропинке, охваченная весенней жарой и нервным возбуждением. Миновали подвал дома, выступавшего с дороги наверху. Больше никаких шансов на побег здесь. Рядом находилась старая свалка консервных банок, картона, веток, бумаги, старых мешков, древесной шерсти, лохмотьев и так далее. Она не воняла, но выглядела такой неопрятной и ужасной, что никто с нашей стороны никогда даже не смотрел на нее. Пленные, впрочем, оказались менее деликатны.
Когда процессия подошла к воротам пленных, возникли проблемы с подсчетом. Все выглядели такими глухими и глупыми, что наши люди и не мечтали их хоть как-то поторопить.
После двукратного или трехкратного пересчета выяснилась пропажа одного офицера. Немедленно проиграли
Один велосипедист должен был проверить тропинку из Кольдица к Гросс-Сермуту. Эта дорожка бежала вдоль восточного берега реки Мульде через луга. Там, в двух милях от замка, наш велосипедист встретил худого светловолосого молодого человека, бредущего со свернутым одеялом под мышкой.
«Кто вы, куда идете и почему? Что в одеяле?»
«Э-э… дело в том…»
Одеяло развернули: на его внутренней стороне оказались пришиты картонки, ветки, бумага, старые мешки, древесная шерсть и так далее. Это был лейтенант Джон Бомонт, в лагерном оркестре игравший на гобое. По дороге с прогулки, воспользовавшись тем, что внимание часовых на секунду отвлекли другие пленные, он забрался на свалку и спрятался под этим камуфляжем. Ему повезло – он убежал незамеченным, но слишком многого попросил у судьбы, понадеявшись убежать через поля средь бела дня. Лучше бы ему было спрятаться где-нибудь до ночи.
В Духов день, когда многие из личного состава находились в увольнении, нам неожиданно повезло. В тот день после обеда я отправился на прогулку в питомник на склоне лощины близ огороженной части парка. Интересно, праздно думал я, что случится в этот солнечный мирный день? Все было спокойно. Листья на деревьях уже совсем распустились. Люди пребывали в праздничном настроении, хотя в те дни в Германии это означало только то, что у населения появилась возможность подумать о вещах, о которых они предпочли бы не вспоминать. Планировали ли что-нибудь пленные? Разумеется, да! И по счастливой случайности мы их поймали на месте преступления.
Один наш разнорабочий, пожилой мужчина, потерявший ногу в Китае, внезапно припомнил о какой-то работенке, которую пообещал сделать для своей жены. Он взял свою связку ключей и, пройдя через наш двор, направился к мастерским на южной стороне замка. В плотницкой мастерской он вспугнул двух человек в шортах и рубашках цвета хаки. Они выскочили наружу и, кинувшись вверх по лестнице, исчезли наверху. Рабочий окликнул часового снаружи и быстро заглянул в следующую комнату. Там находился другой человек в том же одеянии! Старик встал спиной к двери и, принявшись размахивать самым большим из ключей, старинным и довольно увесистым, прокричал: «Не подходите или я вас ударю!»
Прибыл полицейский отряд и забрал лейтенанта Гамильтона-Бейли, занятого сортировкой великолепной коллекции трофеев. Он открыл несколько ящиков и разложил на полу перед собой кучу всевозможных проводов, переключателей, предохранителей и инструментов.
Часть полицейского отряда тем временем громыхала вверх по лестнице в погоне за двумя сбежавшими. Обойдя все этажи и дойдя до самого верха наших помещений, они добрались до чердака, где, наконец, нашли дыру в крайнем фронтоне.
Она вела на крышу здания, которая была на два фута ниже нашей. Они выбрались на нее, а оттуда через окно попали на чердак. Пол чердака одновременно являлся кровлей над винтовой лестницей, ведущей с первого этажа на верхний этаж в углу столовой. К тому времени, как мы прорвались через все эти препятствия, их след уже простыл.
Заключенные пытались пробраться в наши помещения в этой точке пересечения уже со всех уровней – из столовой, по туннелю через уборные из своей длинной комнаты, из голландских помещений на третьем этаже, через дыру в задней стене столовой на четвертом этаже – и теперь вот через чердаки! Только благодаря везению мы обнаружили этот новый путь в наши собственные помещения как раз вовремя, чтобы успеть предотвратить побег и избавить себя от серьезной потери электрического оборудования.
Через три дня полицейский отряд поймал майора Андерсона и двух других офицеров в туннеле под операционным креслом в кабинете дантиста. Несомненно, как бы ни шла война в других местах, в Кольдице побеги не прекращались.
Снова и снова в ходе обысков в 1944 году мы натыкались на самодельные подзорные трубы, а подчас и людей, стоящих у окон и просматривающих ближний и дальний горизонт с этими полезными инструментами.
Все они были сконструированы в основном из картонных цилиндров. Два или даже три цилиндра вставлялись друг в друга и легко двигались вперед-назад. С обоих концов конструкции располагались линзы. Линзы делались из сломанных очков и были двух видов соответственно своему расположению. Внешние линзы увеличивали картинку, а те, что находились с внутреннего конца, ее уменьшали. Подобные аппараты обеспечивали видимость вплоть до трехкратного увеличения. Первые модели составляли до шести футов в длину и были крайне неустойчивы: кроме «наблюдателя» требовалось еще два человека, чтобы ровно держать инструмент. Вскоре появились более совершенные образцы с несколькими линзами на концевом отрезке и тремя вкладывающимися друг в друга трубами; эти не превышали восемнадцати дюймов в длину в сложенном состоянии и не представляли проблем при сокрытии. С помощью данных примитивных, но эффективных инструментов пленные могли «сканировать» ландшафт и замечать необходимые им детали домов и улиц в городе внизу и раскинувшихся за ними полей. Кроме того, они могли совмещать приятное с полезным и подглядывать за загорающими днем дамами (принятие солнечных ванн широко распространено в Германии) или наблюдать за более интимными моментами между парочками ночью или на рассвете. Хотя подобные занятия и казались довольно безвредными, само существование данных оптических инструментов могло представлять для нас некоторую опасность. А потому мы конфисковывали их как можно больше.
Имея весь город под надзором, установить расписание движения не составляло труда. Всякое отклонение от обычного на железных дорогах, на автодорогах или на мосту через реку немедленно замечалось и сообщалось заключенными их собственному офицеру контрразведки.
Мы часто замечали, что наши ежемесячные обыски не всегда оказывались сюрпризом для пленных. Во-первых, мы давали караульной роте общее предупреждение «обыск в последующие двадцать четыре часа». Это облегчало передачу пленным кем бы то ни было с нашей стороны информации о прекращении любой деятельности и сокрытии всех недозволенных вещей. Такой человек мог даже не находиться на дежурстве во время проведения обыска. Во-вторых, управление контрразведки рейха настаивало на периодическом участии в данных мероприятиях дюжины или более лиц из отдела уголовного розыска в Дрездене. Эти люди приносили нам больше хлопот, чем пользы, но с ними приходилось мириться.
Делегация из Дрездена сначала прибывала в штатском составе, но к 1943 году, идя строем со станции
