Потеряв дар речи, в благоговении я стою и смотрю.
Гробница имеет пять стен и свод, опирающийся на пять каменных колонн. В центре стоит возвышение высотой в полтора метра.
На возвышении покоится каменный саркофаг.
Гробница! Я едва в состоянии понять это сам. Мы нашли гробницу!
— Невообразимо! — шепчу я в волнении Эйвину.
Мы с Эйвином стоим, прижавшись к стене у самого входа. Лучи света от наших фонарей прыгают взад и вперед в темноте гробницы.
Она имеет форму Пентагона — пятиугольника, который повторяет то, что получается при пересечении линий пентаграммы. Колонны размещены в пяти точках пересечения линий, идущих от углов.
Леденящий холод. Сюда проникает сырой болотный запах из туннеля. Стены, потолок и крыша удивительно сухи. Два-три камня упали на пол, но во всем остальном помещение выглядит в точности таким, каким его, очевидно, покинули восемьсот-девятьсот лет тому назад.
Медленно переступая, мы подходим к саркофагу в центре. Руническими знаками, высеченными на каменной крышке, написано:
«Здесь покоится преподобный Рудольф», — перевожу я мысленно.
Ниже на крышке написано:
— Епископ Рудольф, — шепчу я, словно все еще хочу показать уважение к тишине и покою, которые сам же давно нарушил. — Один из епископов, которые сопровождали Олафа во время его возвращения из Англии в Норвегию перед христианизацией страны.
— Так это не Олаф Святой?
— Нет.
Открытие и великолепное зрелище слишком сильно действуют на меня, чтобы я мог почувствовать разочарование. Хотя мне хотелось бы, чтобы мы увидели на возвышении раку Олафа, а не каменный саркофаг.
Мы с Эйвином беремся каждый за свой край гроба и осторожно отодвигаем в сторону.
На скелете красная мантия епископа со сгнившим горностаевым воротником. Кости пальцев обхватили епископский жезл. Череп в продолговатой и острой епископской шапочке лежит боком внутри митры.
Епископ Рудольф…
Неожиданно для меня самого на глаза наворачиваются слезы.
— Бьорн? — Эйвин дергает меня за рукав.
Светом фонаря на голове он указывает мне на что-то слева от нас. Сначала я вижу только отблески света. Потом обнаруживаю четыре керамических кувшина.
— О боже! — говорит Эйвин.
Каждый кувшин наполнен драгоценностями и египетскими статуэтками из золота и алебастра. Кошки, амулеты, жуки-скарабеи, бог-шакал Анубис, сказочные животные, кобры… Лучи фонарей блестят на темно-красных драгоценных камнях. Эйвин хватает фигурку бога Хоруса с птичьей головой.
— Оставь ее, — говорю я. — Мы должны сохранить как можно больше вещей нетронутыми, чтобы наши коллеги смогли изучить их.
— И это говоришь
Пыль на стенах скрывает надписи, сделанные рунами и египетскими иероглифами. Надгробная надпись украшена орнаментом из скандинавских и древних египетских значков. Мы долго ходим по темному залу и рассматриваем надписи на стенах. Под пылью видны значки и рисунки.
Внизу на возвышении обнаруживается мраморная пластина, покрытая сотнями значков.
Руническая надпись.
С помощью ножа я вырываю камень из объятий пьедестала и счищаю пыль. Осторожно кладу на пол. По краям камня — драгоценные камни.
Сверху три символа.
—
Своим фонарем я освещаю знаки и перевожу с древненорвежского языка:
Благословен будет Олаф Святой наш добрый король.
Наконец-то текст, который можно прочитать.
— Вот уж это я возьму с собой!
По лучу света, который падает мне прямо в лицо, я понимаю, что Эйвин смотрит на меня.
— Мы обязаны доложить обо всем, что нашли, — говорит он наконец.
— Ясное дело. Но незачем говорить о камне с рунической надписью.
— Рано или поздно его пропажу обнаружат.
— Конечно, я его верну. Когда все выясню. А может быть, они подумают, что здесь когда-то побывали грабители.
— Так оно и есть.
ИНТЕРЛЮДИЯ
ИСТОРИЯ БАРДА (I)
Они топтали эти священные места своими нечистыми ногами, выкопали алтарь и разграбили все сокровища в святом храме. Некоторых жителей они убили, других, заковав в цепи, увели с собой.
Чужаки приплыли на рассвете, когда дыхание Амона-Ра окрасило небо розовым цветом. (…)
Я смотрел на чужеземные корабли, плывшие по реке, — длинные стройные корабли, с огромными парусами и головами хищных драконов на носу.
