Напряженно и вопросительно он смотрит на меня.
— Внутри святого Лаврентия, — объясняю я.
— Вы уверены?
Мы отпираем церковь и зажигаем свет. В церкви холодно и сыро. Через окна, имеющие в верхней части форму креста, падают косые лучи света. Сигмунд Скарнес набрасывает на плечи одежду. Пока он зажигает свет в алтаре и стеариновые свечи в кованых железных подсвечниках, я приношу ящик с инструментами и всю мою технику и ставлю в середину центрального прохода, прямо перед святым Лаврентием. Зубила, отвертки, молоток, банку растворителя уайт-спирит, фонарь, нож и тонкую ножовку.
Фонарем освещаю место, где фигура соединяется с деревянным пьедесталом. Старинные вещи ведь очень хрупкие. Не хотелось бы что-то испортить.
Около часа я провожу предварительное обследование. Уайт-спиритом осторожно удаляю отколовшуюся краску и клей между скульптурой и пьедесталом. Сзади меня священник и служительница беседуют — очень тихо, чтобы не мешать мне, — о предстоящем венчании.
По полу тянет холодом, когда кто-то открывает дверь и входит в церковь.
— Вы всегда желанные гости, — говорит Сигмунд Скарнес и идет к двери, — но, к сожалению, сегодня церковь закрыта.
В это время я фонарем освещаю щель между деревянной скульптурой и пьедесталом.
Один из вошедших что-то говорит.
Сигмунд Скарнес переходит на английский и спрашивает:
— Where are you from?[45]
Низкий голос отвечает:
— From far away.[46]
Хассан.
Из легких у меня исчезает воздух, из сердца — кровь, из мышц — сила. Я всхлипываю и ухватываюсь за деревянную колонну.
В среднем проходе между рядами сидений стоит Хассан и рядом четыре человека, которых я раньше не видел.
— Бьорн, — священник морщит лоб, — что-то не так? Кто они?
— Хелло, Бьорн, — говорит Хассан.
Я с ужасом делаю шаг в сторону алтаря.
— Бьорн! — Священник говорит строгим повелительным тоном, словно требуя объяснения тут же на месте, причем это объяснение должно быть удовлетворительным.
Один из пришедших с Хассаном тащит служительницу к скамейке. Она пытается сопротивляться.
— Ну, знаете! — возмущенно говорит она и получает удар по лицу.
Удар не очень сильный, но женщина замолкает. Из носа вытекает капля крови, собирается на верхней губе, потом падает на белую блузку, где приколота табличка с именем служительницы. Толчком ее заставляют сесть на скамейку.
Священник, ничего не понимая, с отчаянием смотрит на Хассана.
— Что им надо? — говорит он в пространство.
Один из людей Хассана закуривает.
Сигмунд Скарнес должен заявить протест — строгим голосом священника он хочет сказать, что курение в деревянной церкви в связи с повышенной пожароопасностью категорически запрещено, честно говоря, они и сами должны это понимать, — но я вижу, он осознает, что, что бы он ни сказал, этот человек ни за что не потушит сигарету.
Шаги Хассана глухо отдаются в церкви, он идет по проходу, подталкивая священника перед собой. Я слежу за каждым его шагом. В нескольких метрах от меня он останавливается:
— Где «Свитки Тингведлира»?
Голос хриплый. Но интонация не угрожающая. Он задал вопрос и ждет ответа. Он привык, что люди ему покоряются.
— У меня их нет.
— Но ты можешь сказать, где они.
— Они были в Исландии. Но у меня нет ни малейшего представления, где они сейчас.
— Вот как? Как поживает твой пальчик?
Я пытаюсь скрыть свой страх. Во рту пересохло. Один из подручных Хассана смеется. Непонятно, над его вопросом или над моей реакцией.
Хассан берет мою левую руку. Нежно, по-отцовски. Несколько недель назад я снял бандаж с мизинца. Врач сказал, что срослось хорошо.
Хассан испытующе нажимает на мизинец. Звучит мой стон, не столько от боли, сколько от ужаса. Но он неожиданно отпускает палец.
Двое подручных привязывают мои руки к круглому столбу.
Колени у меня обмякли, не держат тело.
— Бьорн, что они с тобой делают? — испуганно спрашивает священник.
Отвечать я не в состоянии.
Хассан с любопытством смотрит на фигуру святого Лаврентия:
— Вторая копия внутри?
Вторая копия?.. До меня доходит, что он имеет в виду. Что внутри деревянной скульптуры спрятана еще одна копия «Свитков Тингведлира».
Такая мысль мне в голову не приходила.
— Не думаю.
— Где «Свитки Тингведлира»?
Я тяжело дышу. Запах терпкого лосьона для бритья, исходящий от Хассана, смешивается с запахом дерева и смолы. Через дверь, словно откуда-то из другого мира, доносятся гудки локомотива.
— У тебя десять пальцев, — констатирует Хассан.
Я непроизвольно бросаю взгляд на свои бледные руки. Ногти выглядят непривлекательно. Я грызу их с детства. Рефлекторно сжимаю кулаки.
— А времени у меня много, — добавляет он. — Так где же свитки?
— Свитки хорошо спрятаны. Мне очень жаль, но их невозможно украсть.
— Я спрашивал не об этом.
Он кивает своим подручным. Сейчас начнется, думаю я. Легкие перестали функционировать. Как бегун-марафонец, я с трудом вдыхаю воздух. Сейчас потеряю сознание. Ну какая разница! Отключите меня, думаю я. Щелкните выключателем, выньте штепсель.
Я представляю себе, как они будут ломать мне пальцы, один за другим. Сначала мизинец. Потом безымянный. Средний. Указательный. Большой палец.
Затем перейдут на правую руку.
От ужаса я чувствую тошноту. Пусть я потеряю сознание, думаю я. К черту унижение. Пусть я потеряю сознание и очнусь, когда все кончится, когда Хассан засунет церковь Рингебу в свой карман и они уберутся.
Хассан и его подручные встают перед фигурой святого Лаврентия и начинают изучать ее. Тихо переговариваются между собой.
Священник растерян. Потом вопросительно смотрит на меня. Я качаю головой, чтобы предупредить его.
Хассан пробует раскачать фигуру. Второй вынимает из ящика с инструментами зубило.
— Подождите! — восклицает священник.
Он, как и я, понял, что они затеяли.
