— Все это значит, что мумию перевезли из Исландии в Гренландию, а еще через сто лет из Гренландии в колонию викингов — в Винланд.
— Похоже, что именно так и было.
В 14:00 я у докторши, которая снимает гипс. Без гипса нога кажется воздушной. Но я боюсь наступать на нее. Меня путает боль. Врачиха называет меня размазней. Я не понял, это она меня дразнит или думает так на самом деле.
В тот же день ближе к вечеру мне звонит Лора, исследователь из СИС, которая занимается поиском писем и коллекции книг, принадлежавших Максимилиану фон Левински. Судя по голосу, она очень взволнована.
— Я звоню из Берлина. Из Государственного архива!
— Вы что-то нашли?
— Думаю, я сумела проследить путь коллекции!
— Ого! В Берлине?
— Нет-нет! Но я поняла, где искать. Я уже была в Бонне, Штутгарте, Париже, Варшаве…
— Ну говорите же!
— Максимилиан фон Левински очень любил свою коллекцию и явно не хотел подвергать ее никакому риску. Он был высокопоставленным офицером вермахта и хорошо понимал, что война неизбежна. И тогда я стала думать: если бы я была Максимилианом фон Левински, что бы я сделала, зная это? Что бы вы сделали, Бьорн?
— Я захотел бы обезопасить коллекцию. Перевез бы ее в надежное место.
— А какое место было самым надежным в 1930-е годы?
— Хм. Какая-нибудь страна, которая не будет воевать?
— А что это за страна?
— Да много их…
— Но только одна из них кажется самым естественным выбором в тогдашней остановке.
— США?
— У фон Левински уже была зацепка в США. Его брат Уве фон Левински эмигрировал в Америку в 1924 году и обосновался в Чикаго, где возглавил американскую фирму, ставшую частью империи фон Левински.[77]
— Так коллекция в США?
— Уверена. Нацистская Германия была бюрократизирована сверх меры. Даже такие столпы общества, как фон Левински, не могли избежать всех формальностей, чтобы вывезти ценности из Германии. Вот здесь-то я и обнаружила упоминание о коллекции. Последние четыре дня я провела в Государственном архиве. В таможенных описях 1935 года, которые по иронии судьбы уцелели, потому что были переведены в бомбоубежища задолго до войны, я нашла указание на документы, разрешающие вывоз коллекции Максимилиана фон Левински, которая вместе с его картинами и семейными реликвиями разного рода в 1935 году была отправлена в Чикаго!
— К брату?
— Максимилиан послал свои картины и книги к Уве. Хотя нигде нет подробного описания переправленной коллекции, я предполагаю, что Максимилиан фон Левински запрятал еврейскую коллекцию в богатую библиотеку.
— И никто этого не обнаружил?
— Ничего странного. Несколько тысяч документов занимают довольно много места. Особенно если учесть, что они были распределены среди тысяч роскошных книг, упакованных в солидные деревянные ящики, набитые тонкой древесной стружкой и газетами.
— Эта коллекция еще существует?
— Не просто существует. Я выяснила, где она находится. Вы не поверите, когда услышите.
— И где?
— У нас прямо под носом.
— Где именно?
— Максимилиан умер во время войны. Брат Уве никогда не разделял его страсти к старинным картинам и книгам. Более шестидесяти лет уникальная коллекция Максимилиана фон Левински стояла нераспечатанной в доме Уве фон Левински. Нераспечатанной! Когда Максимилиан умер, Уве даже не пожелал вскрывать ящики. Он поместил их на чердаке. Уве фон Левински умер в 1962 году, а его сын Альберт погиб в автомобильной катастрофе год тому назад. Детей у него не было. Наследники — мириады племянников, племянниц, а также двоюродных братьев и сестер Альберта — бросили беглый взгляд на ящики со старинными книгами и подарили коллекцию — держитесь! — Библиотеке Конгресса!
Когда мы заканчиваем разговор, в трубке дважды звучит щелчок.
Неожиданно раздается повтор фразы Лоры: «…на ящики со старинными книгами и подарили коллекцию…» — после чего звучит долгий гудок.
ПОГОНЯ
Когда я прилетаю в Америку, приближается ночь.
Вашингтон купается в бесконечном море света. Улицы и здания полыхают и мерцают. В иллюминатор видны миллионы автомобильных фар, образующие белые и красные полосы, вспыхивающие и гаснущие, как звезды на небе.
Лора Кохерханс ждет меня в зале прибытия. Я и представить себе не мог, насколько она хороша. Зато она явно не была готова к тому, что я альбинос. Для большинства женщин я, наверное, напоминаю что-то такое, что слишком долго вымачивалось в ванне. Наша первая встреча превращается в нечто похожее на хаос объятий и костылей.
Покинув здание аэропорта, мы попадаем в мокрую темноту, выхлопные газы и моросящий дождь с небольшой добавкой духов Лоры. Десять минут мы стоим в очереди на такси, потом мчимся в гостиницу по восьмиполосному шоссе с рядами нависших над дорогой светящихся зеленых знаков.
Гостиница — оазис в ночи.
Пикколо несет мой чемодан от портье до номера 3534, расположенного рядом с тем, куда уже въехала Лора.
Мы договорились пропустить по рюмочке в баре гостиницы, после того как я приму душ и распакую чемодан. Лора уже ждет меня, когда я выхожу из лифта. Эта женщина — нечто потрясающее! И в той части мозга, которая обычно изолирована от мира и заполнена всяким ненужным хламом, у меня рождается мысль, что женщина чисто генетически не может быть более совершенной. Я прислоняю костыли к стойке бара и вползаю на табурет рядом с ней.
— Привет, Бьорн!
Сидящие в баре с недоверием смотрят на нас. Еще бы — красавица и чудовище.
Я заказываю джин-тоник. Это единственный напиток, название которого я помню. Лора пьет какую- то красную жидкость, в которой плавает зонтик. Она говорит, что у нас уже есть договоренность с Библиотекой Конгресса на завтрашнее утро.
Один из мужчин в баре уставился на меня. Вероятнее всего, он пытается понять, почему прекрасная Лора общается с подобным мне существом. Но может быть, это агент, которого шейх направил вести за мной наблюдение.
Я откашливаюсь и спрашиваю Лору, не чувствовала ли она за собой… э-э-э, слежки… пока вела
