идти — помазать Его.
И весьма рано, в первый день недели, приходят ко гробу, при восходе солнца.
И говорят между собою: кто отвалит нам камень от двери гроба?
И взглянувши видят, что камень отвален; а он был весьма велик.
И вошедши во гроб, увидели юношу, сидящего на правой стороне, облеченного в белую одежду; и ужаснулись.
Он же говорит им: не ужасайтесь. Иисуса ищете Назарянина, распятого; Он воскрес, Его нет здесь. Вот место, где Он был положен.
Но идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там Его увидите, как Он сказал вам.
И вышедши побежали от гроба; их объял трепет и ужас, и никому ничего не сказали, потому что боялись».
Мак-Маллин поднимает глаза:
— Здесь кончается Евангелие от Марка.
— Но там есть еще что-то! — возражаю я.
— Да, есть. Но написал это не Марк. Марк, самый первый из евангелистов, тот, чей текст использовали все другие евангелисты, завершает свое повествование только обещанием о воскрешении Иисуса. Видишь, как естественно кончается здесь история? Но в будущем такая концовка не могла бы никого удовлетворить. Все ждали чего-то более конкретного и осязаемого. Конец
«Воскресши рано в первый день недели, Иисус явился сперва Марии Магдалине, из которой изгнал семь бесов.
Она пошла и возвестила бывшим с Ним, плачущим и рыдающим; но они, услышавши, что Он жив и она видела Его, не поверили».
— Отметь это, — прерывает чтение Мак-Маллин. — Они не поверили, когда она рассказала о том, что видела. А дальше написано:
«После сего явился в ином образе двум из них на дороге, когда они шли в селение.
И те возвратившись возвестили прочим; но и им не поверили».
— Это поразительно! — восклицает Мак-Маллин. — Потому что Иисус сам предвещал свое возвращение. Самые близкие к нему люди ждали его. Так написано в Библии. Так почему же никто из его приверженцев не верит, что это произошло? Иисус выполняет обещанное — и никто из его последователей не верит этому? Они же должны были ликовать! Они должны были восхвалять Господа. Аан нет, что происходит в действительности? Они отказываются верить этому! Если ты прочитаешь последние стихи внимательно, то увидишь, что это откровение выглядит как приписанное в более поздний период. Почему? Манускрипты фальсифицировались. Подправлялись. Улучшались. Словно сценарий фильма. Переписчики и другие евангелисты воскресили Иисуса, чтобы он во плоти и крови возвещал Евангелия всему миру. Гораздо более приемлемый для читателя конец. Вполне можно подумать, что сценарий отредактировали в Голливуде.
Мак-Маллин опускает палец к четырнадцатому стиху и читает:
«Наконец явился самим одиннадцати, возлежавшим на вечери, и упрекал их за неверие и жестокосердие, что видавшим Его воскресшего не поверили. И сказал им: Идите по всему миру и проповедуйте Евангелие всей твари».
— Ты обратил внимание на то, как усердие все больше и больше захватывает автора? — спрашивает Мак-Маллин. — Как он старается довести повествование до апогея, до бурной литературной кульминации? Здесь он умеряет пыл — обещаниями и угрозами:
«Кто будет веровать и креститься, спасен будет; а кто не будет веровать, осужден будет.
Уверовавших же будут сопровождать сии знамения: именем Моим будут изгонять бесов, будут говорить новыми языками; будут брать змей; и если что смертоносное выпьют, не повредит им; возложат руки на больных, и они будут здоровы».
Мак-Маллин морщит лоб:
— Будем воспринимать это буквально? Изгнание нечистой силы? Выкрикивание бессмысленных слов? Устойчивость к ядам? Рукоположение? Или мы здесь видим автора, который переполнен пламенной верой и хочет завершить повествование духовной кульминацией? Текст кончается так:
«И так Господь, после беседования с ними, вознесся на небо и воссел одесную Бога.
А они пошли и проповедовали везде, при Господнем содействии и подкреплении слова последующими знамениями».
Мак-Маллин захлопывает книгу:
— У Марка концовка была вялая, слабая, открытая. Даже когда первоначальный финал Евангелия от Марка был обработан переписчиками и распространителями его труда, он все еще был слабоват. Другие евангелисты не были удовлетворены его повествованием. Они украсили свои версии еще больше. Они хотели пафоса. Действия, напряженности. Они заставляют самого Иисуса, а не ангела встречать женщин у гроба. Они сводят Иисуса с учениками лицом к лицу. Какая из версий правильная? Какой евангелист рассказывает правду, а какой что-то перепутал? И я спрашиваю себя: что знают другие евангелисты такого, чего не знал самый первый из них — Марк? Почему они гораздо более посвящены в детали, чем Марк? Ни один из них не был там, на месте, — у всех один и тот же источник, на который они опираются. Почему же они так точно отражают детали Воскресения и Явления Христа, если самый первый ничего этого не знал?
Мак-Маллин, возможно, считает это вопросом. Но я даже не пытаюсь отвечать.
— Евангелия, — повествует он, — возникли, чтобы удовлетворить потребность раннехристианской церкви в закреплении веры в Иисуса именно как в Воскресшего Господа. Догма о Воскрешении Иисуса была предпосылкой. Необходимостью. Фундаментом для всего дальнейшего. Потому что без Воскрешения у них, по сути дела, не было религии. Евангелисты вовсе не интересовались историческим Иисусом. Они изображали духовного Иисуса. И верили в Него. Они были убеждены в том, что дух Иисуса был с ними. Они не имели целью дать исторический или хронологический обзор жизни Учителя. Их единственной целью было проповедовать. Убеждать читателей, что Иисус был воскресшим Сыном Бога. На основании бесчисленного количества рассказов раннехристианской Церкви они составили свои Евангелия. Но если ты уберешь из Библии Воскрешение, то перед тобой останутся отдельные истории о героической жизни великого гуманиста.
Он наливает шерри нам обоим. Мы сидим молча. Идут минуты.
Я спрашиваю:
— Если все это правда, то что же случилось на самом деле?
Он прихлебывает шерри и прищелкивает языком, чтобы уловить каждый маленький нюанс. Медленно и сосредоточенно, как будто он поднимает гирю одним только огромным усилием воли, он переводит взгляд с пламени в камине на меня:
— Не так просто дать тебе объяснение, которое сразу же вызовет доверие. — Он отставляет бокал.
