перемещение, или на тепло человеческого тела».
«Они заметят, если мы покинем квартиру».
«Поэтому тебе придется остаться. Я вернусь за тобой».
Она схватила меня за руку, словно хотела задержать. Я шикнул. Она энергично покачала головой и вцепилась в меня. Я освободился и написал: «Не бойся. Все будет хорошо. Я вернусь. Ты заметила окно на втором этаже лестницы? Через него можно выйти на карниз, по которому добраться до пожарной лестницы. Я скроюсь в одной из боковых улочек. Они же не могут вести наблюдение за всем кварталом».
Моник продолжала качать головой.
«Я пошлю тебе СМС-сообщение, когда приеду на Болле и буду поблизости. Подхвачу тебя на улице. Ты выйдешь через окно, переберешься по карнизу и будешь ждать меня во дворе!» Я нарисовал улыбающуюся рожицу.
— Думаю, надо пойти поспать, — громко сказал я и преувеличенно отчетливо зевнул.
В блокноте Моник я написал: «Чтобы добраться до гаража, надо 20–30 минут. Так что я вернусь примерно минут через 40–50. Самое позднее — через час. Смотри на мобильный! Скоро увидимся!»
В ее взгляде я увидел отражение всего того ужаса, который нас ожидал.
Абсолютно бесшумно я отпер замок, вышел из квартиры и спустился по лестнице. На втором этаже поднял крючки окна с видом на двор. Петли скрипнули, когда я открывал окно. К счастью, во дворе было пусто. На горе автопокрышек сидел кот и смотрел на меня. Он очень напоминал сэра Фрэнсиса.
Я вышел на довольно широкий карниз. Кончиками пальцев я держался за узкий шов, который нащупал прямо над головой. Создавалась иллюзия, будто у меня есть какая-то опора. Одно неверное движение — и ты летишь в пропасть. Ну хорошо. Пусть не в пропасть, а всего лишь три-четыре метра вниз, но и этого вполне достаточно для человека с боязнью высоты и расшатанной психикой.
Шаг, еще шаг, сердце стучит, балансирую, иду от окна к пожарной лестнице. Вообще-то, карниз не такой уж и узкий. Наверняка больше тридцати сантиметров. Но кажется, что мало.
Пожарная лестница громко забренчала, когда я ее раздвинул. Стал спускаться вниз и смотреть, нет ли людей в окнах.
Никого не было.
Даже кот исчез.
Из тихого квартала я вышел к оживленной главной улице. Автомобили придавали миру вид нормальной жизни. Я бегом побежал к подземному гаражу, где оставил Боллу. За столиками уличных кафе сидели римляне и туристы и пили кофе латте и вино. Рим готовился пробудиться к ночной жизни.
При входе я оплатил парковку. Спустился на нижний этаж паркинга. Болла верно ждала меня во всем своем великолепии: розовая с пятнышками, — там, где я ее поставил, зажатая между «фордом-фиестой» и «тойотой-хиаче». На секунду меня охватил ужас, что я забыл ключи и придется за ними возвращаться, но, к счастью, они лежали в кармане.
Мои шаги отдаются гулким эхом от бетонных стен. Есть ли что-то столь же пустое, как подвал подземного гаража без людей?
Когда в полутьме на ощупь я пытаюсь найти связку ключей, чтобы открыть дверь, я слышу, как в стоящем рядом фургоне отодвигается дверь. Я даже не успеваю испугаться. Делаю шаг в сторону, кто-то наваливается на меня сзади.
— Извините, — машинально говорю я.
Я узнаю руки, которые хватают меня. Поворачиваюсь, но не успеваю увидеть напавшего. Зову на помощь. Наношу удар в пространство. Изо всех сил пытаюсь сопротивляться. Они сильнее. И все-таки отчаянным рывком я вырываюсь. Бегаю среди автомобилей и зову на помощь. Но сейчас поздний вечер, никого нет. Я слышу их шаги и вижу их тени на бетонном полу.
—
Когда я был тинейджером, я бегал шестидесятиметровку за одиннадцать и три десятые секунды. У меня очень тяжелые ноги. Вот и сейчас я бегу так быстро, как могу, но преследователи не отстают. Если появится автомобиль, я буду спасен. Бегу по спиральному подъему гаража.
Неизвестно откуда появляется мужчина, перекрывает мне путь бегства. Я натыкаюсь на него. Тут же подбегают остальные. Кто-то встает сзади. С рычанием я пытаюсь освободиться. Попадаю локтем в чей-то живот, продолжаю распихивать противников. Бесполезно. Их больше, они сильнее. Чья-то рука прижимает к моему лицу влажную тряпку. Резкий запах. Острая боль пронизывает гайморову полость, проникая далее в легкие. Успеваю понять, что, когда начинаю падать, кто-то меня подхватывает.
XX
МОНАХИ
О Salutaris Hostia quae caeli pandis ostium…[82]
У меня нет ни малейшего представления, сколько времени прошло с тех пор, как откуда-то из бесконечной дали, из другого конца Вселенной, донеслось пение григорианского хора:
…Bella premunt hostilia, da robur, fer auxilium…[83]
Монотонное пение входило в мое сознание и вызывало картинки из какого-то сна с монахами в длинных сутанах в монастырях прошлых веков. Я увидел сотни безликих монахов, проходивших мимо моей кровати, в которой я, как мне привиделось, лежал, обнаженный и замерзший, в заброшенном соборе, свет в который проникал через витражи.
…Uni trinoque Domino sit sempitema gloria, qui vitam sine termino.[84]
Медленно стало затихать многоголосое пение, и с закрытыми глазами я сумел идентифицировать хор мужских голосов, которые больше говорили, чем пели:
…Nobis donet in patria.[85]
Я застонал. От головной боли мозг распух. Во всяком случае, мне так показалось. Голова кружилась, тошнота, холод. Ощущения жуткие. В носу и в глотке жжение. Каждый раз, когда я делал вдох, легкие наполнялись жгучей кислотой. Я закашлялся. К тому же сладкий резкий запах. Прошло некоторое время, прежде чем я понял его происхождение. Ладан. Я попробовал открыть глаза. Внутри головы тут же появилось какое-то стальное раскаленное кольцо. На несколько секунд или минут я полностью отключился, мне стало хорошо. Когда я пришел в себя, однообразное пение продолжалось:
Audi, benigne Conditor, Nostras preces cum fletibus.[86]
Наконец я сумел открыть глаза. Фигуры людей, стоявших вокруг меня, расплывались неясными плавающими контурами. Я попытался определить, где я, что произошло. Вспомнил, что я в Риме. Но не мог понять зачем. В сознании всплыл образ Моник, но кто она — я никак не мог сообразить.
И вдруг я вспомнил.
Все.
