Маленкова и Берии. Ворошилов, а позднее и Микоян были «пристяжными», а те, кто потом были туда включены — Булганин, Вознесенский и Каганович, — это уже была чистая проформа. Члены ГКО отвечали за все: от мобилизации на местах, доставки мобилизованных на фронт до обеспечения фронта техникой, вооружением, снарядами и патронами…
Ну, во-первых, и Молотов, и Берия, и Маленков выполняли и свои прежние обязанности. Во-вторых, курирование наркоматов они меняли между собой каждые полгода. Скажем, полгода танковую промышленность курирует Берия, затем передает ее Маленкову, а сам получает авиационную промышленность. Это для того, чтобы не возникали притирка, привыкание к наркомам. Притом никто не знал, кому затем достанется другой наркомат. Это заставляло людей быть в боевой готовности круглые сутки…
Он должен был курировать то, что осталось от наркомата обороны — то есть Генштаб, командование фронтов.
Что бы сейчас ни говорили, но Сталин никогда не претендовал на роль стратега или тактика. По сути дела, он выступал в роли, я бы сказал, сверхсудьи. Он заставлял людей в своем присутствии многократно перепроверять то, что предлагается, заставлял высказываться других — для того чтобы принять окончательное решение. Ведь это очень серьезно — где именно нанести удар? Далее он выходил на Молотова, Маленкова и Берию, чтобы обеспечить соответствующее количество танков, самолетов… В общем, его задачей была организация взаимодействия между Верховным главнокомандованием и ГКО.
Видимо, я вас удивлю, сказав, что ГКО ни разу не собирался ни на какие заседания. Как название, он существовал формально, а на деле это была команда членов ГКО, каждый из которых имел обязанности, замыкавшиеся именно на нем. Никто не спрашивал с Молотова, Берии, Маленкова, со Сталина. Так называемые решения ГКО — это конкретные решения отдельно Сталина, решения Молотова, Маленкова, Берии и иногда Микояна — и не больше. Например, Молотов готовил постановление по своему вопросу — и оно шло не как постановление члена ГКО, а как постановление ГКО…
За годы войны народ привык связывать имя Сталина со всеми победами, никуда от этого не уйти. Он стал именно символом Победы — в конце концов, проще называть одно имя, связав с ним все. Никто ж не говорил, что решающий вклад внес Рокоссовский, Малиновский, Соколовский и так далее — тогда почему-то очень любили эти три фамилии — или Василевский. Меньше вспоминали и Жукова. А Сталин для нашей Победы в войне, конечно же, сделал немало.
И снова — миф…
Канал «Россия» преподнес зрителям очередное свое творение — сериал Николая Досталя «Завещание Ленина». Что ж, сериал как сериал. Не хуже, но и не лучше других. Жаль только, что в нем произвольно обошлись с историей. Надругались над нею, сотворив очередной миф. Впрочем, в наши дни этим никого не удивишь.
Заблаговременно готовясь к 90-летию Октябрьской революции, телевидение решило вымазать дегтем прошлое собственной страны. Показало передачу о Троцком, представив его исчадием американских банков и британской разведки. Иную версию жития Льва Давыдовича рассказал Виталий Вульф. Подал его с безмерным восхищением. Восторженно, даже панегирично, как он это умеет. Привел тем телезрителей в полное недоумение. И вот еще один вариант того же, по сути, сюжета. Только теперь не о самом Троцком, а его учении. О том, как гноили в советских лагерях за приверженность к троцкизму.
Досталь дал своему детищу довольно двусмысленное название. Предоставил зрителям самим судить, чем же является «Завещание Ленина». То ли просто завязка сюжета, то ли то, что колымские лагеря и есть тот самый завет. Поможем же зрителям. Объясним то, о чем, судя по всему, не знают ни авторы сценария, ни режиссер.
22–24 декабря 1922 г. и 4 января 1923 г. появилась загадочная машинопись. Якобы сделанная секретарями больного Ленина. Но почему-то даже не подписанная вождем мирового пролетариата, дабы удостоверить, подтвердить свое авторство. В июне 1923 г. Крупская передала эти несколько страниц, уже получивших название «Письмо к съезду», в ЦК партии. Там странное послание не стали скрывать. Распространили среди делегатов ближайшего XIII съезда, состоявшегося в мае 1924 г. Попросили решить судьбу документа. Делегаты же, так и не получив веских, неоспоримых подтверждений авторства Ленина, посчитали возможным не публиковать «Письмо». Скорее всего — фальшивку.
На том, однако, история невесть откуда взявшихся, непонятно кем написанных страничек не закончилась. Уже в 1925 г. их, но уже как «завещание Ленина», опубликовал троцкист Макс Истмен в Лондоне. Только потом их стали тиражировать в Советском Союзе, в подпольных типографиях левых. Тиражировать и распространять.
Почему именно тогда? Да лишь потому, что Троцкий, названный в этом «завещании» истинным преемником Ленина, уже потерял тот самый пост председателя Реввоенсовета и наркома по военным и морским делам, на котором и стяжал славу создателя Красной Армии, победителя в Гражданской войне. Словом, Наполеона, но только до коронации. Весной 1925 г. Лев Давыдович получил скромную, малозначимую должность даже не наркома какого-либо, а всего лишь руководителя Главного концессионного комитета.
В бесславном падении Троцкого, чего столь долго добивался Зиновьев — глава Коминтерна, Всемирной коммунистической партии, в которой наша партия большевиков была всего лишь одной из секций, — теперь никто не мог усомниться. И Зиновьев вынужден был выискивать того врага Льва Давидовича, который низверг его, героя Октября.
После объединения недавних врагов, Троцкого и Зиновьева, в рядах так называемой «новой оппозиции» враг нашелся быстро. Тот состав Политбюро, из которого вывели этих леворадикалов.
«Новая оппозиция» вобрала в себя большинство думающих большевиков, оказалась необычайно мощной, а потому поспешила продемонстрировать свою силу. Провела 7 ноября 1927 г. в Москве и Ленинграде многотысячные демонстрации и… проиграла. Проиграла партократам-конформистам. Готовым исповедовать любые идеи. Вот тогда-то и потребовалось «завещание Ленина». Но не как документ, якобы дискредитирующий Сталина. Ведь тогда о нем мало кто и знал. Так, в основных официальных идеологических «катехизисах», предназначенных для школьников, студентов, вообще для трудящихся, — учебнике политграмоты Бердникова и Светлова, «Азбуке коммунизма» Бухарина и Преображенского, краткой истории РКП(б) Зиновьева имя Сталина просто не упоминалось.
«Завещание» потребовалось с иной целью — добиться возвращения Троцкого и Зиновьева на высшие посты в партии и государстве.
Вот к этому-то моменту и относится вроде бы биография Шаламова в представлении Досталя. Режиссера, который счел лишним рассказ о рождении Шаламова как поэта. О его встречах с лефовцами — наиболее леворадикальной группировкой отечественной литературы и искусства. Лишним для Досталя оказалось все то, что заставило его героя стать троцкистом. Зато не поскупился режиссер на карикатурное изображение троцкистов. Якобы крохотной группки молодых евреев, хотя большинство комсомольцев — и русские, и украинцы, белорусы, грузины, латыши, поляки, да еще руководители, вожаки уездных, городских, губернских комитетов — мечтали, что доживут до коммунизма. А для того примут участие в мировой революции. В рядах Красной Армии с лозунгами: «Даешь Варшаву», «Даешь Берлин!»
Собирались они, комсомольцы-троцкисты, на свои конспиративные собрания в убого обставленных комнатенках, а не в роскошных нэпмановских хоромах с прислугой. И не наряжались они так, как увиделось почему-то Досталю, а носили юнгштурмовки — защитного цвета, стянутые ремнем с портупеей гимнастерки с отложными воротничками, под которыми были рубахи и галстуки, в того же цвета бриджах или юбках.
